Михаил Март - Приглашение на эшафот. Покрась в черное-2

Карима?

— Завтра, Осип Ашанович.

— Хорошо.

— Давно вы видели сына в последний раз?

— Вчера утром. Он уезжал на работу, а я собирался к другу, погостить денек. Карим попросил. Сказал, чтобы я переночевал у приятеля и домой не возвращался до сегодняшнего утра.

— Почему?

— Гостей хотел позвать на вечер. Молодежь не любит стариков. Мы им глаза мозолим. У них свое веселье. Сегодня утром я приехал. Мне с первого взгляда стало понятно, что вечеринка не состоялась. Они обычно столько грязной посуды и бутылок после себя оставляют, что на уборку дня не хватает. А тут все чисто. Мангал с заготовленными дровами не разжигали, мясо маринованное не тронуто. Что-то у них не сладилось. Я всегда очень переживаю за Карима. Особенно если он не ночует дома или устраивает вечеринки. Там же все курят, а у Карима астма. Случаются приступы, он может задохнуться. Без лекарств и дня прожить не может. А разве друзьям объяснишь? Он скрывает свою болезнь, стесняется, стыдится. Его и в больницу часто клали, только вылечить все равно не смогли.

— А друзей вы его знаете?

— Нет. Приезжал тут при мне один парень…

— Когда?

— Дней пять назад. Сказал, что коллега из Москвы, а Карим в это время в командировке был. В Иорданию ездил. Он же археолог. Востоковед. Раза два-три в год на Ближний Восток летал. Но не надолго. На неделю, не больше. Вот я и удивился, что его коллега не знает, где Карим. В музее ему могли об этом сказать.

— В музее?

— Карим работает в Музее восточных искусств… — На мгновение старик замолк, по щеке его пробежала слеза. — Работал.

— Как его коллегу звали?

— Он не сказал. Так, прошелся по дому. На второй этаж поднимался, в комнату Карима, огляделся, сел в машину и уехал.

— А какая у него машина?

— Я в них не понимаю. Бежевая. Обычная, таких много.

— А выглядел как?

— Высокий. Очень худой. Безликий какой-то. Ничего особенного. Лет тридцать пять на вид, темненький, но не брюнет. На вид русский.

— Можно посмотреть комнату вашего сына?

— Ради бога.

Они поднялись по крутым деревянным ступенькам наверх и оказались в огромной просторной комнате. Стеллажи с книгами, стены увешаны масками, восточными сувенирами, кривыми кинжалами. Отец стоял в дверях и сдерживал слезы, глядя на пустую комнату, Трифонов делал обход и всматривался в корешки книг, предметы, не пропуская ничего.

— Тут на полке что-то стояло. Похоже на книги, но очень маленькие. Пыль по контуру осталась. Не знаете, что здесь могло быть?

Старик подошел ближе.

— Кассеты. Тут стояли кассеты. Штук двадцать. Маленькие. У сына видеокамера, тоже маленькая. Он кино любил снимать. Говорил, как уйдет на пенсию, будет вспоминать всю свою жизнь, запечатленную на пленке. Семейная хроника. Только куда они подевались, не знаю. Он никогда их из дома не выносил и относился к ним очень бережно.

— А где видеокамера?

Хозяин открыл дверцу шкафа и развел руками.

— И камеры нет. Но ее-то он часто с собой брал. Где-то что-то снимал, а потом дома просматривал, что у него получилось.

— Посмотрите внимательно, все ли на месте. Старик обошел комнату, но других пропаж не заметил.

— А где он хранил свои документы?

— В столе. Но я туда никогда не лазил.

— Давайте глянем.

Они осмотрели содержимое стола. Документов там не нашлось, кроме институтского диплома, но отец был очень удивлен, обнаружив деньги. Доллары, рубли, иорданские динары, евро. Целое состояние. Одних долларов тысяч двадцать. И все небрежно разбросанные.

— Оказывается, мой сын был богатым человеком.

— Для вас это открытие?

— Денег я у него не просил. Цветы выращиваю, ягоды, овощи и торгую на рынке. На жизнь хватало и на дом тоже. То крыша потечет, то доска провалится. Нас сад кормит.

— Извините меня за то, что привез вам плохую весть, Осип Ашанович. Не буду вас больше беспокоить.

— Я понимаю. Не от радости чужими делами занимаетесь. Служба. Я вас провожу. До калитки.

Старик проводил Трифонова до машины.

— Гляньте, вон, через дом по левой стороне, у калитки толстуха сидит. В деревне шутят, что она моя невеста. Зовут Тихоновна. Она все про всех знает. Целыми днями у калитки сидит. Лодырь царя небесного, а не невеста. Я-то день и ночь кручусь как белка в колесе, а ей ничего не надо. Странные люди бывают.

— Я вас понял.

Беседа с Тихоновной длилась минут двадцать. Спрашивать ее о чем-то не имело смысла. Она сама решала, как ей строить разговор и что важно, а что нет. Трифонов слова вставить не мог, но --">