Джастин Скотт - Девять драконов

тревоге отца, мать стала сновать из дома и обратно так же часто, как и в Китае. Лежа на матраце с тетушкой Чен за задернутой занавеской, девочка просыпалась от их споров. Отец казался расстроенным, мать щедро сыпала новыми словечками.

— Куда ты ходишь?

— В Гонконге не обойтись без знакомства с нужными людьми, если хочешь, чтобы дела пошли на лад.

— Кто этот друг?

— Он потерял все. Так же как и мы, и начал с нуля. А теперь он ухватил за хвост удачу.

Девочка услышала, как у отца перехватило дыхание, и вспомнила его мужество в ту ночь, когда он оберегал ее и вел сквозь темноту. Она замерла, боясь ответа на вопрос, который не понимала.

— Ты спишь с ним?

— Что за чушь! Конечно, нет. Он просто поможет нам начать свое дело.

— Но я же учитель!

— Господи, ты что, не видишь, куда мы попали? Слава Богу, ты научил девочку английскому. Это дает ей шанс.

Однажды мать вернулась домой с будоражащими новостями, которые раз и навсегда изменили жизнь девочки. Ее друг договорился о месте для малышки в школе местной католической миссии — элитном учебном заведении, где дети китайцев изучают английский и другие дисциплины, необходимые для поступления в университет. Отец без конца занимался с ней перед вступительными экзаменами, которые она сдала успешно, и продолжал обучение до тех пор, пока не начались занятия в школе. И вот однажды теплым утром она бежала вниз по дороге в бледно-голубой юбке, которая была ей велика на полразмера, и тонкой белой блузке, неистово отстиранной и выглаженной тетушкой Чен, с ранцем, в котором она понесет домой книги.

— Счастливого пути — подальше от всего этого дерьма! — пыхтела ей вслед тетушка Чен.

Мать опять исчезла, и отцу пришлось искать работу. На том месте дороги, где земля тряслась у нее под ногами, она остановилась у раскрытого окна игрушечной фабрики и молча смотрела на отца, который согнулся у штамповального станка, выплевывавшего игрушечные грузовички из горячего металла. Его руки были такими худыми, что казались костями. Впервые она почувствовала приступ злобы к своей матери. Он работал на двух работах — на фабрике и поваром в ресторане, — потому что ее мать, которая никогда не работала в Китае, и здесь не будет работать даже на одной.

Тетушка Чен свернула с дороги и повела ее на улицы, которые становились все шире и шире, с сотнями гигантских разноцветных вывесок, сверкавших над тротуарами. Они втиснулись в очередь, ждавшую автобус. Огромный блестящий черный автомобиль остановился рядом с автобусной остановкой, и шофер в униформе распахнул дверь. Широкоплечий краснолицый гуйло вылез наружу, вслед за ним выпрыгнула маленькая девочка с белокурыми волосами, заплетенными в косички.

У гуйло были густые мохнатые бакенбарды и сверлящий взгляд, который, казалось, успел обшарить каждую пядь улицы. И хотя это жуткое видение прорычало низким голосом: «Ну-с, ваше высочество, пойдем-ка взглянем на клинику, для которой твоя мать заставляет меня выписывать чеки», бледнолицый ребенок схватил его волосатую руку с такой же радостью, с какой сама девочка-китаянка бежала к отцу.

Пораженная этой неожиданной встречей с богатыми гуйло, она уставилась на них. Женщина гуйло — гуйло, высокая, с рыжевато-коричневой кожей, — словно тигрица, шагнула из машины. Громко смеясь, она взяла девочку за другую руку, и на какой-то ослепительный миг показалось, все люди на тротуаре и даже машины замерли, и семья стояла в полном сборе — блистательное трио, победно смотрящее на свой Гонконг. Потом мать заметила затаившую дыхание, смотревшую на них во все глаза девочку.

— Дункан, дорогой. Посмотри, какой прелестный ребенок!

Буравящие голубые глаза пригвоздили девочку к тротуару.

— В ней есть шанхайская кровь. Чистокровные кантонцы никогда не бывают такими хорошенькими.

Он засмеялся:

— Вырастет — станет сердцеедкой.

Их белокурое дитя взглянуло на девочку своими спокойными голубыми — еще более голубыми, чем у отца, — глазами, словно ей тоже было любопытно, что же означает «сердцеедка».

— Виктория! Ну же, пойдем!

— Она щурится, мамочка.

— Она не щурится. Она китаянка.

— Нет, мамочка. Ей нужны очки, как Саманте из школы, верховой езды.

Мать-гуйло наклонилась, и ее огромное лицо нависло над девочкой, как луна.

— Ей-Богу, Виктория, возможно, ты права. Хорошие очки!

Она опять распрямилась во весь свой изумляющий рост и обратилась к --">