Дэниел Силва - Посланник

– и чересчур красивый для мужчины, работающего с впечатлительными молодыми женщинами. У него были черные вьющиеся волосы, широкие крепкие скулы и ямочка посреди квадратного подбородка. Карие, глубоко посаженные глаза придавали его лицу чрезвычайно интеллигентный и уверенный вид. По тому, как он был одет – а на нем был кашемировый спортивный пиджак и кремовый свитер, – его можно было отнести к образцу европейского интеллигента. Он сильно потрудился, чтобы придать себе такой облик. Человек от природы неспешный, он педантично уложил свои бумаги и карандаши в видавший виды портфель, спустился по лесенке со сцены и направился по центральному проходу к выходу.

Несколько человек из аудитории болтались в холле. В стороне, этаким неспокойным островом в тихом море, стояла девушка. Она была в выцветших джинсах, кожаной куртке и клетчатой палестинской куфии на шее. Черные волосы ее блестели как вороново крыло. Глаза у нее тоже были почти черные, только блеск иной. Звали ее Хамида аль-Тари. Беженка, сказала она. Родилась в Аммане, выросла в Гамбурге, а теперь – гражданка Канады, живущая в северном Лондоне. Массуди познакомился с ней днем на приеме в союзе студентов. За кофе она пылко обвинила его в том, что он недостаточно возмущается преступлениями американцев и евреев. Массуди понравилось то, что он видел. Они договорились вечером выпить в баре рядом с театром на Слоун-сквер. Его намерения не были романтическими. Он не жаждал обладать телом Хамиды. Его заинтересовала ее пылкость и чистое лицо. Ее отличный английский и канадский паспорт.

Она бросила на него исподтишка взгляд, когда он проходил по холлу, но не пыталась с ним заговорить. «Держись на расстоянии после симпозиума, – велел он ей днем. – Человеку моего положения приходится заботиться о том, с кем его видят». Выйдя из помещения, он на мгновение приостановился под навесом, глядя на транспорт, медленно двигавшийся по мокрой улице. Почувствовав, как кто-то задел его локоть, он увидел Хамиду, молча нырнувшую в ливень. Он подождал, пока она исчезнет, затем повесил портфель на плечо и двинулся в противоположном направлении, к своему отелю на Рассел-сквер.

Тут с ним произошла перемена – это всегда случалось при переходе из одной жизни в другую. Ускорялся пульс, обострялись чувства, появлялся вдруг интерес к малейшим деталям. Как, например, интерес к лысеющему молодому мужчине, шагавшему ему навстречу под зонтом и на секунду дольше положенного задержавшему взгляд на лице Массуди. Или к продавцу газет, нахально уставившемуся Массуди в глаза, когда тот покупал «Ивнинг стандард». Или к таксисту, который секунд тридцать следил за ним, когда он, выйдя из такси, бросил эту газету в урну на Аппер-Уоберн-плейс.

Мимо проехал лондонский автобус. Ехал он медленно, и Массуди, вглядевшись в затуманенные стекла окон, увидел с дюжину усталых лиц – почти все коричневые или черные. Новые лондонцы, подумал он, и на миг профессор управления миром и социальной теории задумался о том, что это значит. Сколь многие втайне были на его стороне? Сколь многие поставят свою подпись на пунктирной линии, если он положит перед ними договор о смерти?

После автобуса на противоположном тротуаре появился одинокий прохожий – клеенчатый плащ, похожая на обрубок косичка, две прямые линии вместо бровей. Массуди тотчас узнал его. Молодой человек присутствовал на конференции – сидел в одном ряду с Хамидой, но в противоположной стороне аудитории. Он сидел на том же месте раньше утром, когда во время дискуссии по вопросу о запрете израильским ученым перебираться на европейские берега лишь один Массуди был против.

Массуди перевел взгляд вниз и продолжал идти, невольно переведя левую руку на ремень на плече, поддерживавший его портфель. За ним что – следят? Если да, то кто? Наиболее вероятное объяснение – «МИ-5». Наиболее вероятная, но не единственная организация, напомнил он себе. Возможно, германская БНД проследила за ним из Бремена до Лондона. А может быть, он находится под колпаком ЦРУ.

Но именно четвертая возможность внезапно вызвала отчаянное сердцебиение у Массуди. Что, если этот мужчина вовсе не англичанин, не немец и не американец? Что, если он работает на разведку, которая, нимало не смущаясь, ликвидирует своих противников даже на улицах иностранных столиц? Разведку, известную использованием женщин в качестве приманки. Он вспомнил, что сказала ему днем Хамида.

«Я --">