Питер Бредфорд Бенчли - Белая акула

и мурен; его жалили скорпионы и заражали целые тучи экзотических паразитов, что повлекло, среди прочих неудобств, выпадение волос по всему телу и облезание кожи от языка до полового органа.

Короче говоря, Уэббер привык к неожиданностям, к тем причудливым фокусам, которые могла продемонстрировать ему природа. Но он не подозревал и даже вообразить себе такого не мог, а потому очень удивился, обнаружив в последние несколько часов, что заболел клаустрофобией.

Когда это случилось? И почему? Пробираясь ощупью по подводной горной цепи на глубине большей, чем высота Скалистых гор, и доверив свою жизнь искусству какого-то саб-жокея^[2], развалившегося за штурвалом крохотной капсулы, сваренной, возможно, малоквалифицированным рабочим, Уэббер чувствовал себя скверно: он задыхался, ощущал себя словно в тисках, его поташнивало.

Почему он не послушал свою подружку и не подписал другой контракт? Какое счастье было бы сейчас снимать крупным планом ядовитых морских змей в Коралловом море! Там, по крайней мере, он мог бы в какой-то степени управлять событиями: если запахнет жареным, просто выскочить из воды.

Но нет, ему понадобилась слава первооткрывателя.

Кретин.

– Далеко еще? – спросил Уэббер, стремясь отвлечься от стука собственного сердца.

– До курилки? Не очень. – Пилот постучал по прибору на панели перед собой. – Вода нагревается. Должно быть, рядом.

Когда батискаф обогнул острый скальный выступ, торчавший над каменистой поверхностью, лучи прожекторов внезапно уткнулись в облако плотного черного дыма.

– Приехали, – произнес пилот, сбросив ход и давая реверс.

Они оказались в чистой воде.

– Скажи Чарли, пусть, если сможет, пройдет на другую сторону. Я хочу, чтобы он попал в кадр, – попросил Уэббер, нагнувшись и схватив пульт управления камерой.

– Сделаем. – Пилот повернулся и сказал что-то в микрофон.

Дэвид увидел, как белый силуэт второго батискафа проплыл сквозь черное облако и завис призраком.

С такого расстояния разломы не казались чем-то особенным: мутный черный дымок на фоне черной воды, изредка прорезаемый красно-оранжевым пламенем, когда чрево Земли извергало лаву сквозь свою кожу. Но «Нэшнл джиогрэфик» желал исчерпывающего репортажа обо всем, что увидит Уэббер, хотя бы и совершенно заурядном, и он начал снимать.

На каждую камеру приходилось по сто кадров на 35-миллиметровой пленке, камеры немедленно сменяли друг друга на вращающейся турели, так что он мог делать снимок за снимком, пока пилот медленно подводил батискаф к самой скважине.

Работа принесла Уэбберу облегчение, он сосредоточился на ракурсах и экспозициях съемки, стараясь избежать слепящего света прожекторов второго батискафа и забыв про страх.

Дрожь прекратилась, больше не было холодно. Стало даже жарко, так же жарко, как на поверхности.

– Какая сейчас температура за бортом? – поинтересовался он.

– Больше девяноста градусов, – доложил пилот. – Разлом – как печка, все вокруг подогревает.

Неожиданно что-то ударилось в иллюминатор и отскочило в облако дыма. Уэббер отпрянул.

– Что за черт? – произнес он озадаченно.

Существо промелькнуло слишком близко и слишком быстро, чтобы можно было его разглядеть; Уэббер заметил только трепещущее белое пятно.

– Ты подожди, – предложил пилот. – Оставь немного пленки. Здесь полно креветок, а может найтись и что-то совсем новое, чего никто никогда не видел.

Они приблизились непосредственно к разлому, где, по предположениям, животные питались извергаемыми из кратера химическими веществами. Глубоким стаккато донесся грохот, красные и оранжевые вспышки отметили извержение расплавленной породы через трещины в утесе.

Мимо проскочило еще одно существо, затем еще. А потом, когда батискаф застыл над плоским отвалом только что затвердевшей лавы, их стало несметное множество: креветки, огромные, белые с пепельным оттенком, безглазые: тысячи, сотни тысяч, может быть, миллионы. Их оказалось так много, что они заполнили все поле зрения, роились и пульсировали, словно живая гора.

– Боже милостивый... – пробормотал Уэббер, захваченный и потрясенный открывшимся зрелищем. – Что они делают?

– Питаются тем, что в дыме, – пояснил пилот.

– Креветки могут жить при девяностоградусной температуре?

– Рождаются в ней, живут и умирают. Время от времени одна из них падает в самый разлом – там около трехсот семидесяти градусов – и сгорает... --">