Борис Николаевич Громов - Коп из захолустья

hitroe». Нет, положительно, в изобретении коротких, но емких афоризмов на все случаи жизни круче русских были, пожалуй, разве что только древние римляне. Большими глотками допиваю, пока не остыл, кофе. Повязываю галстук (знаю, в «управе» многие носят фальшивые, на резинке, вроде форменных у патрульных, но сам предпочитаю собственноручно затянутый аккуратный «виндзорский» узел), надеваю пиджак. На брючной ремень слева от пряжки – полицейский жетон, табельный «Кольт Скат», плоский и компактный, но мощный восьмизарядный пистолет в открытой оперативной кобуре – на правый бок. Перед экраном коммуникатора, который в «спящем режиме» исполняет у меня обязанности зеркала в прихожей, привычным движением поправляю шляпу. Несколько секунд разглядываю свое отражение. Вроде, все в норме. Вот и хорошо, значит – пора на службу.

Уйти от дома не успеваю: на углу меня буквально за рукав ловит хозяин небольшого ателье, расположенного тут же, на первом этаже дома, стоящего точно напротив моего. Мастер он, конечно, от бога, все мои костюмы им пошиты, но до чего же он иногда бывает нудным!

– Добгое утго, детектив!

Вообще-то – старший детектив. Но разве его волнуют подобные мелочи? Кстати, вот честное слово, кажется мне порой, что этот седой тощий старикан натуральным образом комедию ломает, изображая не просто еврея, которым он, собственно, и является, а натурального старого еврея из анекдотов. Зачем? Да кто ж его знает! Для собственного удовольствия, быть может? У стариков не так уж много развлечений.

– И вам доброго утра, мистер Коэн…

– И чего добгого ви таки увидели в этом утге? – тут же переменил пластинку портной. – Ви таки взгляните, как этот молодой шлемазл испоганил опять мое заведение!

«Молодой шлемазл» – это семнадцатилетний лоботряс Стивен Ричардс, сын соседей старого Коэна. Неплохой, в целом, паренек, но с конкретной подростковой придурью в молодой и потому бестолковой голове. Именно сейчас у него, похоже, приключился «заскок» на сопротивлении «жестокости полиции» и мелком бытовом вандализме.

Ох, елки! Вот ведь все-таки талантище у парня! Его бы энергию – да в мирных целях! Морда жирного хряка в форменной полицейской фуражке, нарисованная краской из баллончиков на «слепой» торцевой стене ателье старика Коэна, была настолько неприятна, что аж самому захотелось в нее смачно харкнуть. Ну, и надпись «А.С.А.В.»^[3], разумеется, куда ж без нее? Хотя, вот это – откровенно скажем, зря. Лучше б ты, малыш, опять полуобнаженных длинноногих красоток в чисто символического размера доспехах намалевал. Тех добрая половина патрульных с явным интересом разглядывала, а кое-кто даже на камеру портативного коммуникатора фотографировал. «На долгую и вечную память». За пубертатные фантазии тогда пришлось только из кармана родителей перекраску стены оплатить, а вот такой «гражданский протест» – это уже хулиганство. Влепит тебе судья Хендерсон часов этак сорок исправительных работ, и будешь в компании похмельных шахтеров, карманников и мелких кабацких аферистов мусорные баки на окраинах Старого Города чистить. Ну, и краску, плюс малярные работы твой отец, понятное дело, снова оплатит, не без этого. И штраф.

– Ужасно, мистер Коэн, просто ужасно, – фальшиво посочувствовал я портному. – Поверьте, займусь этим вопросом сразу же по прибытии на службу. Незамедлительно.

– Не забудете? – с подозрением косит на мою каменную рожу старый еврей. Видать, чувствует глубоко скрытую иронию.

– Ну что вы, мистер Коэн, как можно? Первым делом, еще до просмотра оперативной сводки!

– Хогошо, – отпускает меня с миром портной.

С противоположной стороны улицы довольно скалится со здоровенного рекламного щита во все тридцать два фарфоровых зуба Джонас Чейни – самый титулованный игрок в гольф в обитаемой части Галактики. «Минеральная вода «Фурье» – выбор успешных!» Ага, и расценки настолько «конские», что я ту воду, в комплекте с господином Фурье лично, видал в гробу и в белых тапках! Моего месячного жалования, дай бог, чтобы на ящик из двадцати бутылок хватило. И для кого, спрашивается, они этот плакат в нашем районе повесили? Или целенаправленно пролетариат злят и классовую ненависть в нем вызывают? Тогда – не с той стороны зашли: местный пролетариат все больше виски да бурбоном интересуется, самые продвинутые – русской водкой. А минералка «Фурье» им глубоко безразлична.

– Доброе утро сержант! – вежливо --">