Агнесса Шизоид - Блаженны алчущие (СИ)

было кого-то винить.

Кевин прокручивал в голове планы на дорогу. Надо еще зайти к мечнику на углу Каменщиков. Быть может, удастся обменять свой скромный меч на что-то получше, с доплатой — пора подыскать себе постоянное оружие. Кевин скучал по великолепному фламбергу, который бросил на полу подвала, но ведь тот никогда ему по-настоящему не принадлежал.

Заночует он уже в Клио. Там, на прославленной конной ярмарке, купит себе смирную лошаденку — обойдется дешевле, чем в столице, особенно, коли попадется краденая. Пусть довезет его до границы с Влисом, а уж там он лошадь за сколько-то да пристроит. В кавалерию с его талантами наездника лезть нечего — служба в пехоте, в грязи и пыли, как раз по нему.

Будущее расстилалось перед Кевином с доселе неведомой ясностью. Холодное и пустое, как заснеженная равнина, зато никаких сомнений и терзаний. Главное — идти вперед, пока не упадешь, чтобы уже не подняться.

И он шел, все быстрее и быстрее, торопясь оставить столицу позади. В лицо дул льдистый, свежий ветер, и, к его удивлению, клешня, так долго сжимавшая что-то глубоко в груди, постепенно ослабляла хватку. Он уже почти мог свободно дышать.

Да, он покончил с этим городом, ничто его здесь больше не держит — даже ненависть.

Кевин по-настоящему осознал это, когда мимо с восторженным воплем пробежал мальчишка, размахивая палкой, словно мечом. Чем-то — то ли незамутненным энтузиазмом, то ли льняными волосами — щенок напомнил Кевину Фрэнка, и перед глазами сама собой встала картина: Фрэнк на суку того дерева, в его руке — меч, и луна опаляет лезвие серебром. Тогда Кевин жаждал разбить лицо проклятого выскочки в кровавую лепешку, но сейчас воспоминание вызвало только улыбку.

А ведь и впрямь было забавно, черт подери, когда Фрэнк тогда прыгнул назад и едва не грохнулся с перил, а Филипу — его врагу и сопернику — пришлось его спасать.

Где-то там вдалеке были и Филип на мосту, в плещущемся на ветру черном плаще, и Гвен с листочками в волосах, и голова Офелии на его груди — в ту ночь в трущобах, до того, как он обратил все хорошее в своей жизни в грязь.

Эти воспоминания еще кололи — впрочем, уже куда слабее. Так бывает, когда теряешь кого-то — поначалу бежишь от напоминаний, потому что они раздирают тебе внутренности, а потом вдруг замечаешь, что становится приятно говорить об ушедших, проходить там, где вы гуляли вместе, смотреть на виды, которыми любовались вдвоем. Это значит, что прошлое стало прошлым.

А уж старики — он это часто замечал — чья жизнь подходит к концу, только прошлым и живут, причем даже то, что причиняло им боль когда-то, в памяти как бы оказывается подернуто золотой дымкой. Так его отец, в те редкие визиты домой, когда они с матерью умудрялись не поругаться, с огромным удовольствием вещал о тяготах походной жизни, пересказывал шуточки младшего брата, которого разорвало ядром при Ле-Ро. Вот ведь тоже вспомнилось…

Кевин не простил, нет, — тут Филип прав, есть то, что прощать нельзя, ни другим, ни, прежде всего, самому себе. Но, коли подумать, самое главное в его жизни уже свершилось, да и конец вряд ли далек, так что он тоже может считаться стариком, да и чувствует себя лет на сто.

Вполне можно позволить себе вспоминать прошлое не только с горечью. Не разбирать, что потерял и почему, а просто перебирать в памяти момент за моментом.

И ведь, по сути, ему есть, что вспомнить хорошего, пусть и маловато. Такому, как он, и за это надо быть благодарным.

КОНЕЦ первой книги

Продолжение следует…

--">