Андрей Воронин - Последний самурай

это мгновение висевшее на стене в изголовье кровати зеркало размером с лист из ученической тетради с жалобным звоном разлетелось на куски. Осколки брызнули во все стороны, несколько упало на кровать, а один, крутясь, ткнулся в носок полковничьего сапога.

— Полтергейст, пропади он пропадом, — проворчал полковник, глядя на то место, где секунду назад висело зеркало. — Войсковая операция в Чечне успешно завершена, бандформирования разгромлены и блокированы в труднодоступных горных районах. А это — просто полтергейст… Тьфу!

В штукатурке, чуть пониже гвоздя, на котором висело злополучное зеркало, виднелось аккуратное круглое отверстие с крошащимися краями. Правильно, подумал полковник. Со склона мое окошко просматривается так же хорошо, как маяк на мысу в штормовую ночь. На месте снайпера я бы сам не удержался, ей-богу. Попал, не попал — какая разница? Пугнул, заявил о себе — дескать, есть еще порох в пороховницах… Это как в старом анекдоте про петуха, который гонится за курицей и думает: не догоню, так хоть погреюсь…

Полковник открыл чемодан. Бритва лежала на месте. Мещеряков вынул ее из коробки, завел пружину и с сомнением покосился на окно, прикидывая траекторию полета пули. Он подобрал с пола самый большой осколок зеркала, уселся за стол и стал методично выбривать щеки, шею и подбородок, приводя себя в подобающий вид и время от времени поглядывая на окно.

Снайпер больше не стрелял — не то выполнил свою норму на эту ночь, не то понял, что сквозь щель под потолком ему Мещерякова не достать, и отправился искать добычу полегче. Странный это был снайпер — ночной… Впрочем, здесь все было странно — страннее даже, чем когда-то в Афганистане. Вспомнив Афганистан, Мещеряков криво ухмыльнулся: бедные американцы, не знают, с кем связались… Свалить режим, вооруженный древним советским металлоломом, — плевое дело, для этого не нужны ковровые бомбардировки. Режим — штука малоподвижная. Вот он, как на ладони, подходи и делай с ним что хочешь. Но глупо думать, что победа над режимом религиозных экстремистов равносильна победе над международным терроризмом. Глупо и смешно… Неужели они там, в своей Америке, и в самом деле такие дураки? Непохоже как будто, хотя с другой стороны… Америка — дело тонкое. То есть, наоборот, толстое. Толстое, мощное и самоуверенное, как носорог. Привыкли весь мир учить, черти, а сами учиться не хотят…

Мещеряков закончил бритье, продул бритву и спрятал ее в дерматиновый футляр с вытисненным на крышке изображением Метромоста. Одеколона во флаконе осталось чуть-чуть — раза на два, от силы на три. Полковник огорченно крякнул, плеснул в ладонь и с силой растер щеки и шею. По прокуренной каморке, служившей когда-то кабинетом завучу местной школы, пополз тонкий нездешний аромат. Полковник купил одеколон три недели назад в Кельне, где присутствовал на международном совещании руководителей спецслужб. Совещание, понятное дело, было посвящено борьбе с международным терроризмом. После одиннадцатого сентября весь мир словно в одночасье прозрел — вдруг, разом, как по мановению волшебной палочки. Мещерякова такое положение вещей бесило, и на совещание он ехал с большой неохотой. Иларион Забродов, закадычный друг, этот чертов бездельник, книжный червь, нигилист доморощенный, как всегда, подлил масла в огонь. «Ну-ну, давай, сказал он ви время прощального застолья, щурясь на Мещерякова сквозь рюмку с коньяком. — поезжай, развейся. Госпоже полковнице презент купи, и вообще…» — «Я, между прочим, туда работать еду, а не по магазинам шататься, — сердито сказал ему Мещеряков. — Работать, понял?» — «Ну-ну», повторил Забродов и больше на эту тему разговаривать не пожелал. Полковник тогда здорово разозлился, в основном потому, что знал: Забродов прав, никакого толку от совещания не будет Его и не вышло, этого самого толка, но Забродов, скотина этакая, мог хотя бы из вежливости не корчить из себя пророка…

Мещеряков снова посмотрел на часы, крякнул, нахлобучил на голову кепи, сунул под мышку вычищенный до блеска автомат и вышел из комнаты.

Дежурный в коридоре лениво поднялся ему навстречу. Дежурный был полковнику незнаком — кто-то не то из ОМОНа, не то из СОБРа. Физиономия у парня заросла рыжеватой шерстью, розовые от недосыпания глаза сонно моргали. Смотрел он на Мещерякова не то чтобы враждебно, но и без особой приветливости. Для него московский полковник был очередным штабистом, приехавшим с --">