Дмитрий Вересов - Искушение ворона

сегодня щи с грибами приготовила, настоящие, капустку-скороспелку сама заквасила накануне. Правда, мальчишкам не понравилась, а вот Фимка за милую душу стрескал. Сразу видно русскую породу, даром что мулат. – Лизавета взяла за плечи Таню и повернула к себе. – Кошмар какой-то! Ты посмотри, на кого ты похожа! Лицо как первый блин, который комом!

– Оставь, Лизка. Ничего я не хочу и видеть никого не могу. Все кончилось. Ты не понимаешь, я даже детей видеть не могу: они мне его напоминают и когда говорят, как он, и когда молчат, как он. Как жить с этим? – Таня закрыла лицо простыней и разрыдалась.

– Ну все, надоела мне твоя слякоть псков-ская! Не хватало мне на старости лет твоих мальчишек поднимать в одиночку. Что случилось, то случилось и назад не воротишь. Да и не верю я в эту темную историю, ну, не верю, и все. В тридцатых годах у нас и не такие истории сочиняли на людей. Забыла? А здесь, может, почище чем у нас умеют расписать человека. Время покажет, кто прав. А пока надо о себе подумать. Ты детям нужна, мне, себе самой, а может и ему. Все одному Богу известно. Для русского человека только два лечения от хандры – водка или работа. Поскольку первое отменяется по причине мерзости, то остается второе. Так что давай в душ мигом. Я из тебя человека делать буду.

Лизавета чуть не пинками затолкала сестру в ванную. Включила на полную мощность душ с холодной водой и, крепко прижав Танину спину к стенке, направила струю на вялое тело. Не обращая внимания на визг и уговоры прекратить экзекуцию, Лизавета растерла Таню жесткой губкой, потом пустила теплую воду, добавила морской соли и заставила валяться в «рассоле». Потом опять вымыла, не экономя душевого геля.

А под конец, встав на табурет, облила из ведра опять холодной водой.

– Дай хоть полотенце! – взмолилась Таня.

Через полчаса она осторожно отправляла в рот ложку за ложкой щи, боясь смазать крем с лица.

– Ну вот, теперь совсем другое дело. – Лизавета скрепила Танины волосы заколкой и улыбнулась отражению родного лица. – Ну что, актриса, будем репетировать счастье. Или ты профнепригодна? Главное, как у вас там говорят: надо только в роль войти, может и прирастет.

Таня распрямила плечи и слабо улыбнулась зеркалу.

– Репетировать так репетировать. Придется играть саму себя, а сценарий пока не написан.

– Главное, чтобы не трагедию, а с остальным ты справишься. Вот, звони, там тебе скучать не придется. – Лизавета протянула сестре листок.

– «Мунлайт Пикчерз»… Да ну их… не хочу я… не могу…

Таня попыталась откинуть листок в сторону, но Лизавета твердо вложила сестре в руку телефонную трубку.

С мальчишками рассталась на удивление легко. Старший, тот даже с трудом отлепился от компьютерной игрушки, когда Лизавета его три раза настойчиво звала спуститься вниз и пойти проститься с матерью. Что бы она делала без сестрицы? Пропала бы, ей богу, пропала! А мальчишки так и носятся с Лизаветой везде, уцепившись за теткин подол. Не была бы она сестрой, Татьяна бы и заревновала, наверное, к такой сопернице. И разве не Лизавета придумала теперь обратиться в «Мунлайт Пикчерз»? Верно Лизка говорила: иди Таня работать, а не то мхом покроешься. Даром что ли англичане говорят: rolling stone gathers no moss? Иди, растряси задницу, ты же актриса, а бабий век… А кому не знать, как короток бабий век, как не ей – старшей сестрице? И какой-то особенно волнующий и кружащий голову кислород вдыхала Таня сегодня по пути в аэропорт. Как тогда, когда впервые выезжала из Союза в Чехословакию на первые свои зарубежные съемки. И все же долог он, бабий век – бабий век актрисы, если Таня еще не позабыла пьянящего головокружения, волнующей суеты гримерок, жара софитов и тонких запахов киношной славы… Она летит в Голливуд. Она летит в Голливуд. И она еще совсем-совсем не старуха… Да что там! Она еще прима-любовница на первые роли! Разве не так? И разве не к ней пару месяцев назад присватывались двое молоденьких морячков?

Таня погляделась в зеркальное отражение тонированной двери аэропорта… Хороша! И фигура, и волосы… Как тогда, как тогда…

И даже навязчиво-развязный бавардаж двух ее соседок в самолете, семнадцатилетних полу-хиппи в фенечках, с глупыми татуировками по юным плечикам, по ладным спинкам и по едва прикрытым вырезами смелых ти-шорток бесстыдно торчащим титькам – даже их навязчиво громкая болтовня не испортила Татьяне праздника ожидания скорых перемен.

Девчонки болтали о Голливуде. Они тоже --">