Лев Самойлович Самойлов , Михаил Захарьевич Вирт - Охота за святым Георгием

небось снова завалилась спать… Да что толку! Зачем звать? Пусть спит… Старуха трясет головой, истово крестится и медленно возвращается к кровати.

Глава I

СВЯТОЙ ГЕОРГИЙ

Необыкновеннее всего были глаза:

казалось, в них употребил всю силу

кисти и все старательное тщание

художник. Гоголь, «Портрет»

Итак, все издательские и редакционные дела закончены. Осталось немногое: упаковать чемодан, взять портативку и — гуд бай, Москва! Месяц в Лузе, рыбалка, охота, ароматные утренние росы и удивительные по красоте ночные грозы.

Рано лег спать. Поезд уходит чуть свет, не мешает как следует выспаться…

— Товарищ писатель, не разбудил?

Чертовски знакомый голос звучал приветливо и насмешливо. Мне потребовалось немного времени, чтобы узнать говорившего.

— Федор Георгиевич, голубчик, какими судьбами?!

Сон как рукой сняло. Полковник милиции Гончаров телефонными звонками меня не баловал, а я не обижался. Понимал, что дел у него и без меня хватает. За последние два года мы виделись три-четыре раза; и все же, несмотря на кратковременность наших встреч, я каждый раз радовался им как мальчишка и на свидания приходил первым.

После взаимных приветствий, расспросов о здоровье, о том, о сем, после неизменной шутки: кого мне еще удалось нокаутировать? — далась же полковнику моя злополучная схватка с Грачевым на перроне дачного полустанка! — после всех этих лирических отступлений полковник неожиданно спросил:

— Анатолий Васильевич, вы разбираетесь в иконах?

Вопрос с подковыркой. Гончаров наверняка знал, что недавно в издательстве «Искусство» вышло мое небольшое исследование по древнеславянской живописи. Кстати говоря, мне немало пришлось потрудиться над ним.

— С каких пор вас заинтересовали иконы?

— Э, дорогой, — рассмеялся полковник. — Приходите завтра утром. Я вам такое расскажу… Ну как, придете?

Я с радостью согласился.

Уже после разговора я вспомнил, что завтра должен был ехать в Лузу. Как это не пришло мне в голову двумя минутами раньше!

Тихий переулок с палисадниками возле четырех и пятиэтажных домов, с пиками железных изгородей, с огромными окнами больших отдельных квартир. Академический уголок, удивительно похожий на кварталы английских особняков, только без позолоченных дощечек на входных дверях, без массивных звонковых шнуров, без горничных и швейцаров.

Пожалуй, я поторопился сказать, что без горничных. Дверь в квартиру вдовы профессора Бухарцева мне открыла прехорошенькая девушка в белоснежном фартуке, с веником и скребком в руках. Когда я сказал, от кого и откуда, девушка посторонилась и я перешагнул порог квартиры.

Я попал в храм, в настоящий храм. На стенах слабо освещенного коридора тускло поблескивали вереницы икон. Коридор казался длинным, сужающимся, и в конце его иконы будто смыкались, образуя острый угол.

— Ангелина Ивановна у себя? — почему-то шепотом спросил я.

Девушка кивнула головой на дверь в глубине коридора. У этой прехорошенькой гризетки поистине царственные манеры. Величественный кивок и плавное округлое движение рукой были достойны мадам Помпадур.

В комнате, куда я вошел, царил полумрак. Пахло лекарствами и духами «Красная Москва». На широкой постели, обложенная подушками, полулежала Пиковая дама.

Отечное крупное лицо, тонкие, почти бескровные губы, породистый, с небольшой горбинкой нос, слегка выдающийся подбородок с редкими седыми волосками — все говорило о том, что двадцатый век не первый в жизни Ангелины Ивановны. И только глаза смотрели живо, внимательно и — может, мне это только показалось — с изрядной долей лукавинки и настороженности.

— Пришли?.. Спасибо. Значит, академик Кравцов позвонил, а мне говорил: «Чепуха,

--">