Уинстон Грэм - С этим я справлюсь

было и в двадцать. Фигура у неё хорошее, как на старых фото Марлен Дитрих, но явно не хватало мяса прикрыть кости, и с возрастом она все тощала.

Трудно жить далеко от дома. Оставайся я с ней, и в голову бы не пришло назвать маму тощей. Но когда вечно уезжаешь и приезжаешь, невольно видишь все другими глазами.

Сегодня мама была в новом строгом черное платье. И она сразу поняла, что я его заметила.

– От «Бобби», семь гиней. Взяла готовое – вот здорово, что сохранила фигуру, верно? Меня теперь там знают и говорят, что мне трудно угодить, но легко подобрать. Послушай, Марни, что-то ты слишком кислая, даже не верится, что вернулась из-за границы. Надеюсь, мистер Пембертон не слишком тебя перегружает?

Мистера Пембертона придумала я три года назад, через год после того, как уехала из дома. С тех пор он действовал, как палочка-выручалочка. Преуспевающий бизнесмен вечно ездил за границу и брал с собой секретаршу, то есть меня; вот почему я вечно в разъездах и не имею постоянного адреса. Этим же объяснялись моя щедрость и привозимые домой подарки. Иногда мне снился кошмар, что мама узнала правду. Не представляю, что с ней будет, если она её узнает.

– Мне не нравится, что ты выкрасила волосы. Словно стараешься завлечь мужчин.

– Но ведь это не так.

– Конечно, слава Богу, ты достаточно умна. Я всегда твержу это Люси.

– Как она?

– Я её отправила за булочками; ты же любишь к чаю. Но она уже еле ползает. Иногда терпения не хватает – у меня с ногой проблемы, и она едва шевелится.

Мы уже сидели на кухне. Где бы мы ни жили, там никогда ничего не менялось. Просто поразительно. Мы переезжали с места на место – и все переезжало вместо с нами; из Плимута – в маленький домик в Сэйнджфорде, потом обратно в Плимут и вот теперь сюда. Все те же чашки и блюдца на той же клеенке, цветная гравюра в рамке, кресло-качалка с мягкими подлокотниками; кошмарная резная полка, изъеденный шашелем буфет и часы. Не знаю, почему я всегда их ненавидела. Прямоугольный ящик, словно гроб, украшенный розовыми и зелеными попугайчиками.

Пока я заваривала чай, мама оглядывала меня с ног до галопы, словно кошка, облизывающая своего котенка. Я привезла подарки: меховую горжетку маме и перчатки Люси, но маму всегда следовало вначале подобающе настроить, долго ходить вокруг да около, чтобы в конце концов она тебе сделала большое одолжение, принимая подарок. Опаснее всего дать заподозрить, что у меня слишком много денег. Мама слово в слово следовала библейским заповедям, висевшим в рамке у неё в спальне, и не дай Бог ляпнуть что-то невпопад. И все же я её любила и ни о ком столько не думала, как о ней, ведь маме хватало силы воли вести свою борьбу за существование, и она всегда свято придерживалась своих принципов. А все её принципы шли от священного писания. До сих пор помню, как она мне всыпала в десять лет, когда я попалась на воровстве. Я не перестаю ею восхищаться, хотя мне это вовсе не доставило удовольствия и после этого я ничуть не изменилась к лучшему, лишь стала действовать так, чтобы она не узнала.

– Французский шелк, Марни? – вдруг спросила мама, глядя на мое платье. – Должно быть, бешеных денег стоит?

– Двенадцать гиней, – ответила я, хотя заплатила тридцать. – Купила на распродаже. Нравится?

Мама не ответила, но, беспокойно заворочалась на стуле, сверля глазами мою спину.

– Как мистер Пембертон? Все хорошо?

– Да, очень.

– Вот на каких людей нужно работать! Я часто говорю приятельницам: Марни служит секретарем миллионера, так он относится к ней, как к родной, верно?

Я заварила чай.

– У него никогда не было детей. Но он, конечно, добр ко мне.

– Но ведь он женат? Наверно, она видит его гораздо реже, чем ты.

– Об этом мы уже достаточно поговорили, мама, – отрезала я. – У нас с ним ничего нет. Я секретарь, и только. Одни мы никуда не ездим. Не волнуйся, мне ничего не угрожает.

– Я часто представляю, как ты разъезжаешь по всему свету, и ужасно волнуюсь. Мужчины всегда стараются застать нас, женщин, врасплох. Нужно быть очень осмотрительной.

И тут вошла Люси Пай, при виде меня пискнувшая, как мышка. Мы расцеловались, и я принялась раздавать подарки. А когда с этим было покончено, оказалось, что чай остыл, и Люси засуетилась, заваривая новый.

Мама стояла перед зеркалом, примеривая горжетку.

– Как лучше – под самое горло или спустить на плечи? Так смотрится богаче… Марни, ты слишком соришь деньгами.

--">