Алистер Стюарт Маклин - Путь к пыльной смерти

время как за ними двое людей в белых халатах из «скорой помощи» выполняли свои более сложные функции. На шоссе, потеряв сознание, но все еще сжимая в руках карандаш и блокнот, где она описывала каждый эпизод, лежала Мери Мак-Элпайн, черноволосая двадцатилетняя дочь владельца «Коронадо». Склонившись над ней, врачи осторожно разрезали ножницами от лодыжки до колена левую брючину, которая еще минуту назад была белой, но сейчас имела винно-красный цвет.

Мак-Элпайн взял Харлоу за руку, намеренно заслонив от него свою дочь, и повел к павильону, который находился позади смотровых ям. Он в полной мере обладал качествами, как правило, присущими миллионерам: деловитостью, твердостью духа и самообладанием. Правда, за всем этим скрывались — проглядывая порой, как, например, сейчас — доброта и чуткость, в которых никто не посмел бы его заподозрить.

В глубине павильона стоял деревянный ящик, служивший портативным баром. Большую его часть занимал холодильник с запасами пива и множеством безалкогольных напитков, предназначенных главным образом для механиков, так как работа под иссушающе жарким солнцем вызывала сильную жажду. Здесь же хранились две бутылки шампанского на случай, если гонщик, выигравший Гран-При пять раз подряд (что практически невозможно), станет победителем и в шестой.

Харлоу поднял крышку бара и не глядя вынул бутылку бренди и налил полстакана. При этом горлышко бутылки так стучало по краю стакана, что бренди вылилось больше на пол, чем попало в стакан. А чтобы поднести стакан ко рту, Харлоу пришлось взять его обеими руками, и теперь его край выбивал звонкую дробь — не хуже кастаньет — на зубах Харлоу. Тем не менее ему удалось сделать глоток, но большая часть все-таки стекла маленькими струйками по испачканному кровью подбородку на белый комбинезон, оставив на нем пятна такого же цвета, как и на одежде раненой девушки.

Харлоу тупо уставился на пустой стакан, опустился на скамью и снова потянулся за бутылкой.

Мак-Элпайн бесстрастно посмотрел на Даннета.

За всю свою карьеру гонщика Харлоу пережил три катастрофы, из которых последняя, произошедшая два года назад, едва не оказалась для него роковой. Но даже тогда, находясь почти в агонии, он улыбался, когда его клали на носилки и вносили в самолет, чтобы отправить обратно в Лондон, и его левая рука с многозначительно поднятым вверх большим пальцем (правда, сломанная в двух местах), была тверда, словно высеченная из мрамора. Но еще более зловещим было то обстоятельство, что, если не считать символического глотка шампанского в честь одержанной им победы, Харлоу до этого никогда в жизни не притрагивался к алкоголю.

«Все они к этому приходят, — часто говаривал Мак-Элпайн, — рано или поздно, но все они к этому приходят. Не важно, в какой степени, они хладнокровны, смелы и талантливы, они все равно придут к этому, и чем тверже их ледяное спокойствие и самообладание, тем легче они ломаются».

Правда, Мак-Элпайн порой любил несколько преувеличить. К тому же была группа — пусть даже и очень небольшая — выдающихся гонщиков, в прошлом победителей в больших международных состязаниях, которые ушли из спорта в расцвете физических и духовных сил и, таким образом, могли бы начисто опровергнуть утверждение Мак-Элпайна. Но, с другой стороны, кто же не знал о водителях-виртуозах, которые пришли к полному краху или так устали от нервного и умственного напряжения, что превратились в пустую оболочку своих прежних «я», и кто же не знал, что среди нынешних двадцати четырех завоевателей Гран-При есть пять или шесть человек, которые никогда больше не выиграют ни одной гонки, так как утратили всякое желание добиваться победы и продолжают участвовать в гонках только ради поддержания своего фасада — уже давно опустевшего обиталища гордости. И все же в мире гонщиков есть свои законы, и один из них гласит: нельзя вычеркнуть человека из славной когорты участников Гран-При только из-за того, что у него сдали нервы.

Печальная истина, однако, заключалась в том, что Мак-Элпайн был чаще прав, чем неправ, о чем ясно свидетельствовал вид дрожащей фигурки, поникшей рядом с ним на скамье. Если какой-нибудь человек и одолевал вершину, достигал и перешагивал пределы возможного, прежде чем низвергнуться в бездну самоотрицания и приятия конечного краха, то этим человеком, несомненно, был Джонни Харлоу, золотой мальчик заездов Гран-При и до этого дня, без сомнения, --">