Татьяна Александровна Алюшина - Актриса на главную роль

протесту великой актрисы против тирании и глупости недоумка-режиссера. – Вы блистали! Блистали! Как всегда, непревзойденная Элеонора Аркадьевна!

Та хоть и отмахнулась покровительственно-пренебрежительно от комплимента, но прогиб ухажера был явно засчитан благосклонным полукивком и легким намеком на улыбку на устах «непревзойденной». Но так, мимоходом, вскользь, как бы ни о чем…

И абсолютно всем наблюдающим за этими двумя была понятна обыгрываемая ими дежурная мизансцена – преклонение и сердечная преданность приме простого артиста труппы и снисходительная благосклонность великой артистки.

Может оттого, что поклонник не блистал настолько, насколько хотелось бы Элеоноре Аркадьевне, этой игре не хватало страсти. Золотов был почти ровесником примы, а не молодым великолепным Аполлоном, с прекрасным телом атлета, что, понятное дело, было бы куда как предпочтительней. Да и человечишко-то был так себе, с гнильцой, с нагловато-слащавым взглядом прожженного циника, хотя и со все еще привлекательной внешностью, потому что за фигурой следил, не позволяя себе расползаться-опускаться.

И все же… возраст, старательно маскируемая прогрессирующая лысинка поклонника – ну не то же! Вот не то! Не совсем по статусу столь мощной личности, как актриса Туркаева, к тому же и фамилия у почитателя была вовсе не Золотов, а Зобов. Но когда по окончании вуза тот пришел наниматься на службу в театр молодым актером, художественный руководитель, игнорируя всякую тактичность, заметил, скривившись от необходимости объяснять столь очевидные вещи:

– Артист не может иметь такую фамилию. Такую артистическую фамилию, извините, даже в рот брать неприлично.

И Федор Зобов тут же стал Феодором Золотовым, подправив в паспорте от усердия заодно и имя родное, чем сразу же заслужил неприятную кличку у язвительных артистов, не прощающих другим собственных пороков: Золотой Зоб, или сокращенно ЗэЗэ (и ужасно негодовал по этому поводу все годы своей службы). Но надо отдать должное – артистом ЗэЗэ был весьма и весьма талантливым. Для таланта, знаете ли, как наглядно доказывает жизненная практика, совершенно не обязательно быть хорошим человеком.

«Первый же плюнет в спину и понесет грязные сплетни, случись «несравненной» выйти в тираж», – подумала Глафира с каким-то сочувствием и жалостью в адрес Элеоноры, глядя на приближающуюся парочку.

И ведь оба все прекрасно понимают друг о друге, но в образе, в образе… Все игра. Все.

«Как с ней Грановский вообще живет? – подумалось Глаше. – Элеонора же постоянно в какой-то роли: ладно на сцене, но ведь и в жизни ни одного слова, ни одного жеста естественного, все в игре, в игре, такой психотип личности. Сдуреть же можно!»

Она даже плечами передернула, как обычно мгновенно представив то, о чем подумала, наполнив подробностями, мелочами и красками кусочек из жизни других людей.

Тем временем кипящая праведным гневом Элеонора добралась-таки до режиссерского стола в сопровождении преданного поклонника, державшегося чуть позади нее и желающего оказаться в самом что ни на есть центре грандиозного скандала. В предвкушении которого, кстати, артисты на сцене уже навострили уши и, совершенно беззастенчиво демонстрируя свое любопытство, стали подтягиваться поближе к рампе.

Да вы что, как можно уходить-то?! Тут же вон что назревает! Обжигающий месседж! Туркаева допекла, наконец, Пересветову!

Это же какой шкандаль, боже мой, красоты необыкновенной!

Ой, что будет, что будет!

– Ты?! – Туркаева уперлась ладонями о столешницу, но сделать жест красивым, с явным доминированием над объектом обличения не получалось – помешала коробка режиссерского пульта управления, стоявшая на краю столешницы, которая отгораживала Глафиру от актрисы.

Основной пульт управления сценой, декорациями, звуком и спецэффектами, за которым работает один из помощников режиссера, как и положено, находился за кулисами, а этот, небольшой, портативный, обеспечивал связь с декораторскими и костюмерными, с цехом работников сцены.

Очень удобно, но не для разбушевавшейся актрисы, которой требовалось театрально-красочно, страстно обрушить на зарвавшуюся режиссеришку весь свой праведный гнев.

Мгновенно оценив проигрышность принятой мизансцены, Элеонора энергично оттолкнулась руками, шагнула вперед и вбок, обходя стол, и, опершись одной рукой о край столешницы, подбоченилась.

Ну, слава богу, поза доминирования --">