Жорж Сименон - Он приехал в день поминовения

контрастирующий с домами на набережной Валлен.

У самого края причала, напротив Деревянного города, есть уютный маленький бар: высокая стойка красного дерева, несколько табуретов и столиков, полки с хрусталем.

Рауль Бабен сидел на своем обычном месте, массивный, как глыба: когда он плюхался на стул, тот, казалось, вот-вот рассыплется под его тяжестью.

Он ничего не делал. Каждый день он просиживал здесь долгие часы, куря одну за другой бесконечные сигары, от которых со временем на седине его бороды и усов отпечатался темно-желтый круг.

Посетители, входя, обязательно поворачивали голову в его сторону. Одни снимали шляпу, другие приподнимали ее, третьи протягивали руку. Бабен не вставал и довольствовался тем, что касался протянутой руки кончиками пальцев.

В Деревянном городе, дощатые строения которого тянутся вдоль причалов, имя Бабена можно было прочесть на добром десятке мастерских: кузницы, лесопильни, ремонт рыболовных сетей, установка моторов, а в гавани, только что покинутой Жилем, туз пик — фирменная марка Бабена — красовался на трубах двадцати траулеров.

По меньшей мере каждый час мимо бара проходил грузовик с солью, льдом или углем, и грузовик этот принадлежал Бабену: склады у него были и возле вокзала, и в Ла-Паллисе.

Время от времени в «Лотарингском баре» звонил телефон: «Передайте месье Бабену, что…»

Бабен, не вставая с места и не вынимая сигары изо рта, отдавал распоряжения, потом, вздохнув, вновь устремлял взгляд в окно.

Увидев, как от черного корпуса «Флинта» отвалила шлюпка, Бабен нахмурил густые брови. А когда Жиль Мовуазен с чемоданчиком проходил мимо, Бабен чуточку раздвинул занавески, чтобы получше разглядеть незнакомца.

Он понимал, что ему не надо вставать с места. Он и без того всегда все знал. Каждая шестерня в механизме жизни города и порта была ему знакома, словно он сам пустил ее в ход. Действительно, минут через десять с «Лотарингским баром» поравнялся Сулемдаль, и Бабену пришлось сделать всего три шага до входной двери.

— Ба! Сулемдаль!

Норвежец протянул руку.

— Вы к Плантелю? Раньше восьми не появится. Уехал в Руайан — на одном из его судов авария. Что будете пить? И кто этот парень, которого вы сюда доставили?

— Жиль Мовуазен, француз. Родители умерли в Тронхейме, и он застрял там без гроша.

— Гастон! — запросто окликнул Бабен хозяина бара: он привык видеть в нем одного из своих служащих. — Обзвоните гостиницы, выясните, где остановился некий Жиль Мовуазен.

За Большой часовой башней Жиля озарил жаркий свет витрин, и он с неожиданным волнением услышал голоса прохожих: люди здесь в самом деле говорили по-французски. Жиль понимал каждое слово и непроизвольно провожал их любопытным взглядом.

«Французское кафе» — за стеклами завсегдатаи, играющие в карты… Кожаная галантерея… А еще через несколько домов — скупо освещенный магазин, заваленный самыми разнообразными товарами — бухты канатов, фонари, якоря, тросы, бочки смолы, канистры с горючим, даже съестные припасы, словно в бакалейной лавке. И пахнет там — это угадывалось — чем-то крепким и приятным.

На вывеске: «Вдова Элуа. Товары для флота».

Стоя на тротуаре, Жиль не сводил глаз с витрины. Слева в лавке — застекленная конторка. Сейчас в ней, должно быть, нестерпимо жарко — чугунная печка раскалена докрасна. В конторке крупная немолодая женщина, с несколько лошадиным лицом; это Жерардина Элуа, тетка Жиля по матери.

На ней было атласное платье с очень высоким воротником, украшенное камеей в золотой оправе. Она что-то говорила. Жиль не слышал слов, но следил за движением губ. Моряк, который сидел напротив нее, закинув ногу на ногу и положив на колено капитанскую фуражку, одобрительно кивал головой.

— Твоя тетка… Элуа…

Жиль то и дело сморкался, хотя глаза у него оставались сухими. Эта неотвязная простуда особенно живо напоминала ему о тронхеймской драме, воскрешая ее во всех подробностях, вплоть до запаха.

Отец тоже был насквозь простужен в тот вечер, когда они высадились в Тронхейме после гастролей на Лофотенах, где труппа распалась. Как всегда, Мовуазены тут же отправились искать гостиницу поменьше и подешевле.

Отец, мать и Жиль стояли на улице со своим громоздким багажом. Перед ними два скупо освещенных подъезда — две гостиницы. Выбирай любую. Никаких оснований предпочесть одну другой.

Увы! На вывеске одной из гостиниц --">