Пьер Синьяк - Жемчуг перед свиньями

Перспектива поселиться вместе с сыном в «гувервиле» ужасала его, а от благотворительной похлебки, за которой он вместе со своими друзьями, вчерашними миллиардерами, ходил несколько раз в день, его просто тошнило – даже рабочие заводов Форда не стали бы ее есть. И тогда Мюзарден начал подумывать – он потерял ни много ни мало 750 миллионов долларов – а не нырнуть ли ему на своем двенадцатицилиндровом – вместе с мальчуганом – в какую-нибудь пропасть в Нью-Мексико, прыгнуть на скорости 100 километров в час в какой-нибудь каньон; потом пришла мысль броситься вниз головой с небоскреба на берегу озера Мичиган. В конце концов он последовал примеру Мак Хадсела – бумажные мочалки, – ставшего за два часа бедным, как Иов, и снял номер на восьмом этаже «Уолдорфа». Сын, если захочет, может пойти вслед за ним… После меня хоть потоп…

Но мальчик остался у окна. У Ромуальда не было желания покончить с собой. В этом возрасте других забот хватает.

Ромуальда Мюзардена де Фальгонкуля отправили во Францию, и там его приняла у себя бабушка с отцовской стороны, старая дама, жившая в бедности в почти полностью развалившемся родовом замке, расположенном между городами Грей и Везуль в департаменте Верхняя Сона. И юный отпрыск стал ходить в школу вместе с деревенской детворой и вскоре забыл Америку с ее великолепием и коварством.

Четверг, 24 октября 1969 года

Прекрасным осенним днем, таким солнечным и теплым, будто все еще стояло лето, которое, казалось, так и будет тянуться до самого дня Всех Святых, по узкой извилистой дороге в департаменте Верхняя Сона неспешно катил фургончик Ромуальда Мюзардена. Было около четырех часов пополудни. На какое-то мгновение красота мест, где он провел детство, заставила Ромуальда забыть о своих заботах. Он вел машину, спокойно держа руки на руле и насвистывая «Маленькую ночную серенаду».

Огромный полуразвалившийся замок Фальгонкуль, куда сорок лет назад вернулся последний из Мюзарденов, все же еще стоял, тщетно ожидая, что его занесут в список исторических памятников. Старый дом был неподалеку. «Почему бы мне и не завернуть туда?» – подумал сын человека, в тот черный четверг покончившего с собой.

У въезда в какую-то дыру он остановился около кафе, чтобы обдумать этот вопрос за стаканчиком белого вина из Кот-Дор, соседнего департамента, куда местные жители охотно ездили запастись вином.

В кафе не было никого, если не считать навалившегося на стойку и похожего на огромного спящего крокодила хозяина, старого бурдюка с вином, в маленькой засаленной фуражке на голове с гипертрофированным черепом. Приоткрыв один глаз, он наблюдал за клиентом, фургончик которого стоял перед бистро. Ромуальду было в то время немногим более сорока. Худощавый, стройный, подвижный – он выглядел юношей: невысокого роста – он носил ботинки на толстом каблуке чтобы казаться повыше. Ходил он быстро перебирая ногами, ставя одну перед другой, словно, Бог знает почему, вынужден был ходить по строго намеченной мелом прямой – как канатоходец по канату, только быстрее. И размахивая при этом согнутыми руками с торчащими в стороны локтями словно их обладатель участвует в забеге по маршруту Париж-Страсбург. Такая походка придавала Ромуальду Мюзардену вид человека делового и занятого. Подвижное тело было словно составлено из шарниров и резко выступающих частей – лопаток, коленей, адамова яблока и т. д.,– а венчала его затаившаяся в ожидании лучшей участи голова с иссиня черными волосами, напомаженными как у Рудольфо Валентино. На бледном лице, выражавшем в одно и то же время радость и печаль, с большими голубыми глазами, обведенными темными кругами, узким лбом и маленьким орлиным носом выделялись только ярко-красные губы. Несмотря ни на что – интересное лицо, и ничего вампирического во взоре. Костюм из черной саржи, блестящий сверх всякой меры, белая рубашка сомнительной свежести, если не сказать просто грязная. От этого человека пахло потом, на подбородке, который никогда не бывал чисто выбритым, торчали седоватые волоски. Огромный галстук-бабочка, покачиваясь, цеплялся за ворот засаленой рубашки. Отложными манжетами, наверное, были обтерты столы всех бистро Парижа и его пригородов: радужные разводы, словно вышедшие из-под кисти художника-набиста^[1] – разводы, полученные благодаря усердному смешиванию паршивого вина, горчицы, соуса бешамель и клубничного джема. В нем чувствовался завсегдатай самых --">