Григорий Соломонович Глазов - Ночной пасьянс

картотека, а за спиной Сергея Ильича к стене были прикноплены хорошо исполненные подробные карты США с четким делением на штаты, Канады, с заметным разграничением провинций, Швейцарии с пунктирным очертанием кантонов…

Взяв большой лист бумаги, Сергей Ильич синим фломастером нарисовал вверху по центру большой прямоугольник, вписал в него «Майкл Бучински, род. 8 апреля 1918 г. в Подгорске» и мысленно стал дорисовывать красные треугольники, коричневые круги и прочие возможные геометрические фигуры, к которым потянутся вправо, влево и вниз линии, соединяющие их, но все исходящие из первоначального синего прямоугольника. Так в процессе поиска и возникнет генеалогическое древо, по которому в итоге определятся те, или та, или тот, кто унаследует 300.000 долларов…

Но все это рисовалось лишь в воображении. А пока он взял новенький скоросшиватель, вложил письмо-сообщение из Москвы и на обложке написал «Дело Майкла Бучински, № Р-935, начато 25 апреля 1980 г.»

Сергей Ильич понимал, что с делом этим Москва заторопит, — слишком уж большие деньги, да и Стэнли Уэб — американский адвокат, ведущий дела Инюрколлегии в США, — задергает, ведь не за спасибо работает, за гонорар, которого тут накручивается приличный процент. С Уэбом Сергей Ильич был знаком давно — адвокат солидный, надежный, не первый год занимающийся наследственными делами, знающий и свои законы (а они порой в разных штатах разные), и в наших поднаторевший. Интересы клиентов блюдет исправно. Сергей Ильич понимал, что предстоит покорпеть, добывая неопровержимые доказательства, а с ними и права на эти сотни тысяч долларов. Он знал многих адвокатов — во Франции, Канаде, Бельгии, Германии, Аргентине работавших на Инюрколлегию. Но ни одного из них в глаза не видел. Стэнли Уэб, Морис Буланже, Жан-Клод Пэроль, Матиас Шмидт, Сесар Рубинштейн. Почему-то каждый из них представлялся ему как четко отпечатанный портрет на денежной купюре, однако одинаковый на всех — на долларах, марках, франках: сухощавый лысеющий человек в очках, в аккуратном костюме, неулыбчиво-деловой, даже строгий, как символ силы и власти, какой наделены эти бумажки, которые Сергей Ильич никогда не держал в руках, но которым служил много лет только в одном смысле: способствовал их переселению в карманы своих клиентов.

Сидя часами за письменным столом с наклоненной головой, он нажил жестокий остеохондроз — побаливала шея, позвоночник, случались головокружения, мельтешение в глазах. А шел Сергею Ильичу пятьдесят шестой год. Приближения пенсии он боялся. Смущала и материальная сторона, и уйма свободного времени, которое задавит тоскливым бездельем. Когда-то мечтал, что уйдя на пенсию, первое, за что примется — это составит каталог своей богатой библиотеки, перечитает то, до чего еще не добрался. Но сейчас о таком удовольствии даже не помышлял, понимая, что это уже невыполнимо за минувшие годы книг добавилось много, ни прочитать все, ни составить каталог уже не успеет. На дочь рассчитывать не приходилось, она была безалаберна, книга ее интересовала чисто функционально, а не как предмет для хранения и инвентаризации, могла кому-нибудь дать почитать и забыть кому. Кроме того работа в поликлинике, четырехлетний ребенок на руках и муж — гость в доме, инженер-электрик, «десантник», как называл его Сергей Ильич за то, что тот, бросив работу за сто пятьдесят рублей, подался в вахтовики, которых самолетом возили в Тюмень и обратно. Но и осуждать зятя Сергей Ильич не осмеливался: к скудному бюджету молодой семьи сам мало что мог добавить, разве что внуку жена покупала то костюмчик, то свитерок, то ботиночки, старалась, чтоб ел он первые овощи и фрукты, тут уж от цен не шарахалась, вздыхала, но платила…

В коридоре перед большой комнатой, из которой можно было попасть в кабинет Сергея Ильича, над входной дверью звякнул колокольчик, напомнив, что сегодня присутственный день. По звуку шагов еще невидимых посетителей, одолевавших расстояние от коридора до его кабинета, Сергей Ильич за долгие годы научился почти безошибочно угадывать, какого характера пожаловал визитер, городской он или сельский житель, пришел просить или требовать, явился ли по приглашению или по собственному понуждению…

День шел своим чередом.

После четырех наступила пауза, колокольчик над входной дверью угомонился, умолк и телефон. Сергей Ильич сел за пишущую машинку. Печатал он четырьмя пальцами, но довольно быстро: