Павел Любецкий - Испытание веры

если бы я сказала? — попыталась успокоить она, заметив, как сильно новость затронуло сына. — Напоминал бы ему о том, что это конец?

— Конец? — опешил Дима, не зная, что всё настолько плохо.

— Да, — выдохнула Наталья Борисовна, опасаясь подобной реакции. — Шансов почти нет.

Дима не смог сказать ни слова, молча поглядев на мать и так несколько минут подряд.

— Почему ты не сказала? — всё же захотел узнать он, осуждая её из-за принятого решения всё скрыть.

— Саша запретил.

— Запретил?

— Да.

— Но почему? — опустился на корточки Дима, почувствовав свою вину.

Он должен был, хотя бы на время, оторваться от бесконечных выматывавших тренировок и найти время навестить друга. Все последние месяцы молодой человек считал, что Саша в психиатрической клинике. Об этом говорил и сам юноша, когда им не часто удавалось поговорить по телефону. О том, что у него рак последней стадии, Дима узнал лишь недавно, в письме и, как только прочёл, тут же примчался, узнав о «важном» пациенте, прибывшим в город. Он и представить не мог, что за бодрым и весёлым голосом скрывалась боль, таившаяся внутри. Тяжкий груз ложился на плечи всех, кроме тех, кому он был по — настоящему не безразличен, и это тяготило так сильно из-за чего невозможно мыслить здраво.

— Ты знаешь ответ, — уверяла Наталья Борисовна. — Он не хотел, чтобы ты или кто-нибудь из его близких, оказался в подобном состоянии. В таком, где ты сейчас. Это помешало бы осуществлению мечты, к которой все стремятся.

— При чём тут мечта? — негромко говорил Малышкин, глядя в стену, напротив себя. В ней, похоже, он видел что-то, куда более интересное, нежели мать, стоявшую рядом в поисках необходимых объяснений, признанных заставить себя простить. — Променять лучшего друга на медаль? Это эгоистично.

— Вовсе нет, — настаивала она. — Даже, если бы ты знал о болезни с самого начала, сидел бы рядом с ним, как это делала я, и понимал, что не можешь оставить, потом бы всё изменилось… после того, как он… Вскоре ты начнёшь винить Сашу за упущенный шанс, за обязательства перед другом, которыми не мог пренебречь. Разве такая память нужна о человеке, спасшем когда-то тебя?

Дима задумался, всё ещё не веря в прочтённое письмо у себя в руках.

— Я должен был быть рядом, — не смог отделаться от мысли он. — Это моя обязанность, — твердил Дима, встав на ноги.

— Что бы ты ни говорил, уже ничего не изменить.

— Верно, — прошептал Дима. — Ты согласилась никому об этом не говорить лишь для того, чтобы я получил золото. А на Сашу наплевать. Вот, что я точно понял.

Дима хотел войти внутрь, но Наталья Борисовна не позволила, схватив того за предплечье, прежде чем он успел коснуться дверной ручки.

— Наплевать? — выпучила глаза она, заметно разозлившись и покраснев. — Я была рядом все эти месяцы, помогала совладать с кошмарами, мучительными и непрекращающимися болями, чудовищными воспоминаниями, которые он с ужасом проживал заново, пытаясь найти в памяти человека, причинявшего тебе боль. Я заботилась о нём не из-за каких-нибудь денег или иных подарков в ответ на предоставленные услуги. Однажды, Саша спас твою жизнь, сделал то, на что пойдёт любая мать ради своего ребёнка. К сожалению, меня не было рядом в тот момент, и совершенно чужой человек оказался ближе кого бы то ни было, — Наталья Борисовна сделала не большую паузу в попытках успокоиться. Её пульс от волнения подскочил почти вдвое, — теперь я делаю то же, что шесть лет назад сделал этот юноша, — продолжила она. — Помогаю чужому человеку, отдаю долг. Но при этом, ничто не должно мешать твоей жизни. Ты говоришь он твой друг? — спросила она, поглядев на застывший вопрос на лице Димы. — Может быть, ты так считаешь, но это не так. Между вами было всё, что угодно, но только не дружба.

— Мне лучше знать, — уверял спортсмен.

— Будь ты другом, знал бы, в каком он состоянии, — разъяснила женщина, считая так без всяких сомнений.

— Ты не знаешь, о чём говоришь, — не согласился Дима, посчитав, что мать ничего не поняла, сказав всё это лишь для того, чтобы он бросил Сашу и вернулся к своей мечте, но этой Олимпиады не было бы в его жизни, если бы не друг, лежавший сейчас за дверью. И сколько бы она не пыталась внушить обратное, спортсмен не изменит решения. Парнишка нуждался в нём, как никогда и, даже, если говорил о нежелании видеть, кого бы то ни было, тем самым позволяя достичь им успеха без лишних эмоциональных --">