Нэнси Холдер - Багровый пик

моей матери.

В тот день, когда тело матери Эдит Кушинг было предано земле, шел снег. Свинцовое небо плакало большими, влажными хлопьями. Окружающий мир был бесцветным. Одетая в знак глубокого траура в черное пальто и шляпу, которая обрамляла ее бледное как бумага лицо, маленькая Эдит робко жалась к ногам своего отца. Остальные присутствовавшие на похоронах были одеты в черные цилиндры, тяжелые черные шали, темные пальто и перчатки. Драгоценности, видневшиеся в волосах присутствовавших дам, принадлежали их собственным усопшим близким. В распоряжении членов светского общества Буффало было по нескольку изысканных платьев, предназначенных для посещения похорон и возложения горстей земли и розовых лепестков на свежевырытые могилы.

Закрытый гроб блестел, как кусок обсидиана, когда могильщики поместили труп матери Эдит в место ее последнего упокоения, прямо под обелиском, воздвигнутым для того, чтобы обеспечить вечный покой членам семейства Кушингов. Изящно изогнутые крылья скорбящего ангела обнимали поколения умерших.

Труп матери был таким черным, как будто она погибла в огне – именно так, как слышала Эдит, кухарка описала его де Витту, их дворецкому. Эдит потеряла дар речи от этого ужасного описания, но у нее не было никаких способов удостовериться в его правильности. В доме Кушингов никто не говорил с ней о ее ужасной потере – слуги мгновенно замолкали, как только девочка входила в помещение. Эдит ощущала себя привидением, которое никто не замечает, а ей был необходим кто-то, кто бы обратил на нее внимание, обнял, убаюкал и рассказал бы ей сказку или спел колыбельную. Но слуги держались от нее подальше, как будто маленькая хозяйка приносила несчастье.

Сейчас, стоя во дворе церкви, Эдит заметила Алана Макмайкла и его сестру Юнис. Алан, с его копной золотистых волос и розовыми щеками, был на год старше Эдит и ее закадычным партнером во всех начинаниях. Его серо-голубые глаза, единственное цветовое пятно в церковном дворе, встретились с глазами девочки и задержались на них, как будто он взял ее за руку. Рядом с ним стояла Юнис, вертлявая и умирающая от скуки. Хотя ей было всего девять лет, Юнис уже успела побывать на множестве похорон. Все они были детьми Викторианской эпохи, в которую смерть была обыденным событием.

Но мать у Эдит была одна-единственная, и в этом заключалась вся необычность похорон, которая ставила девочку в тупик. Ее сердце разрывалось, а слезы были уже готовы пролиться, но задержались на самых кончиках ресниц. Она не имела права плакать – хорошо воспитанные дети не должны привлекать к себе внимание даже тогда, когда их мир рассыпается на мелкие кусочки. Наблюдавший за ней Алан был, казалось, единственным среди присутствовавших, кто понимал ее непереносимое горе. В его глазах сине-стального цвета тоже стояли слезы.

Юнис переступала с ноги на ногу, играя своими рыжеватыми кудряшками. Алан слегка дернул ее за руку, стараясь заставить сестру бросить это занятие, и она огрызнулась на него. Мать одарила их мудрой улыбкой, как будто не заметила вызывающего поведения дочери.

Миссис Макмайкл была все еще хороша собой и полна жизненной энергии.

Алан продолжал держать Юнис за руку. Девочка надула нижнюю губу, и ее мать засунула руку в карман шубы из соболя и предложила девочке что-то, сильно похожее на конфету. Вырвав руку у брата, девочка схватила подарок. Теперь настал черед Алана притворяться, что он ничего не заметил, а может быть, это действительно так и было. Все его внимание было сосредоточено на Эдит, по лицу которой было видно, что она с большим трудом сдерживается, чтобы не разрыдаться, – ее мама никогда больше не предложит ей конфетку, не улыбнется и не расскажет сказку.

Ее маму забрала черная холера. Страшная смерть, медленная и мучительная. Отец Эдит приказал хоронить ее в закрытом гробу и попросил дочь не смотреть на нее. Так что Эдит пришлось обойтись без прощального поцелуя и последних слов.

#

То есть до того момента, пока мама не вернулась. Через три недели после смерти.

#

Время не залечивает все раны.

После похорон мамы прошел уже почти целый месяц, а Эдит скучала по ней больше, чем когда-либо. Черный венок все еще висел на двери, а слуги ходили с траурными повязками. Кухарка не хотела, чтобы горничные снимали черные занавески с зеркал. Де Витт назвал ее слишком суеверной, но кухарка ответила, что она просто старается быть --">