Дэвид Дучи - Смертельное сафари

телефонной книге, где твое имя стоит в одном ряду с ненавистными конкурентами, жалкими любителями и шарлатанами, гордиться тут решительно нечем.

– По правде говоря, фон Шелленберг, – мстительно заявил я, – когда мне передали от вас записку, я собирался в отпуск. Вы, очевидно, обратили внимание, в городе таких фирм, как моя, раз-два и обчелся. Что, если я не приму ваше предложение?

Фон Шелленберг несколько секунд пялил на меня глаза. Когда же заговорил, в голосе его звучала насмешка.

– В отпуск, говорите?

Я утвердительно кивнул.

– Ах, бросьте, мистер Канджа, – он покачал головой, – вы же бизнесмен и профессионал. Потому-то я вас и нанимаю. Эта работа лучше любого отпуска, причем все расходы – за мой счет. А в конце дела вас ожидает щедрое вознаграждение.

Сплюнув на траву кусочки табачного листа, он раскурил сигару и откинулся на спинку плетеного кресла, щурясь от дыма.

– Кроме того, – продолжал он, не сводя с меня глаз, – вы мне нужны... ну, что ли, для страховки. Поверьте, если бы я знал наверняка, что моя жизнь в опасности, не сидел бы я с вами на этой лужайке.

Это он мне уже говорил: будь угроза реальной, он бы заперся в своем замке в Баварии за дверьми из шестидюймовой стали под охраной вооруженных часовых и свирепых овчарок.

Я не смог сдержать улыбки. Немец элегантно вытер губы бумажной салфеткой. В его движениях была горделивая неторопливость, и из-за нее, помимо прочего, наша беседа так затянулась.

– Итак, мы подошли к вопросу о вашем гонораре. – Фон Шелленберг выудил из кармана пухлый бумажник, отсчитал три тысячи западногерманских марок и пододвинул ко мне – я успел предупредить его, что не беру чеков у новых клиентов, – хрустящие новенькие купюры, каждая достоинством в сто марок. – Две тысячи – в качестве аванса, – пояснил он. – Тысяча – на накладные расходы. Остальное по прибытии в Момбасу.

В его устах Момбаса звучала как волшебное заклинание – он был уверен, что там его ждут чудеса, этот портовый город представлялся ему райским садом, населенным легкодоступными красотками.

Надежно спрятав марки, я достал записную книжку-календарь, в которой делаю разные заметки.

– Мне необходимо выяснить кое-какие подробности.

Фон Шелленберг выпустил табачный дым и в ожидании вопросов откинулся в кресле. А вопросов у меня было предостаточно, но я не мог задать их все и сосредоточился на самом неотложном.

На лужайке и в саду не было ни души, если не считать официанта, стоявшего от нас на почтительном расстоянии. С западной стороны отеля доносились крики и плеск купающихся в бассейне постояльцев.

Через полчаса я уже испещрил несколько страниц. Когда мы поднялись, официант подал счет за пиво и сандвичи. Фон Шелленберг подписал его и отослал официанта.

– Я остановился в люксе номер пять, – сообщил он по пути к подъезду. – Пожалуй, надо соснуть с дороги. Полет был долгим.

Не прибавив ни слова, он пошел за ключом к конторке портье, а я заковылял к своему видавшему виды "датсуну", оставленному в дальнем углу парковой площадки: всегда прячу эту развалину от клиентов при первом знакомстве.

Заведя машину, я в течение нескольких секунд слушал, как хрипит и чихает дряхлый двигатель: "датсун" пробежал свыше двухсот тысяч километров и нуждался в капитальном ремонте. Потом, выключив двигатель, перечел только что заполненные странички в записной книжке, закурил и пошел назад ко входу в отель.

Конторка туристического агентства "Кросс-Кения" находилась в дальнем конце вестибюля, между газетным киоском и сувенирной лавкой. Два молоденьких клерка расточали улыбки толстому плешивому американцу в мятом летнем костюме и двум француженкам – по всей видимости, матери и дочери. Встав вслед за ними, я принялся ждать своей очереди.

Ждать пришлось долго: плешивый янки пространно разглагольствовал о дюжине вещей одновременно, громко смеялся собственным плоским остротам, пытаясь и нас заразить своей жизнерадостностью. Я же был слишком озабочен, чтобы позволить втянуть себя в праздный разговор. Француженкам стоило немалых усилий втолковать улыбчивому служащему, что им требуется.

Мать не говорила по-английски, а клерк не знал ни словечка по-французски. Вопросы и ответы переводила дочь, говорившая по-английски с безупречным произношением. Я бы дал ей лет двадцать. На ней было платье цвета морской волны. Овальное лицо свидетельствовало о решительности и высокомерии; густые черные брови, --">