Юрий Гайдук - Спас на крови

были похоронены ее предки, Иларион Владимирович поклялся выполнить ее посмертное желание и только выжидал удобного момента, чтобы обратиться с этой просьбой лично к российскому президенту. А тут вдруг — аукцион, на котором будет выставлен «Спас» Рублева. По замыслу Воронцова, было бы хорошо вернуть его в Россию вместе с прахом его «графинюшки». Сопровождавший икону «паспорт» и акты экспертиз именитых экспертов по древнерусской иконописи были в полном порядке, и все-таки последнюю точку должен был поставить он, Игорь Державин, эксперт по искусству с мировым именем и самый близкий друг Воронцова. Казалось бы, всё в порядке, осталось только сказать «Да!», однако именно это он и не мог произнести, изводя и себя, и Воронцова непонятными сомнениями.

От всех этих мыслей настроение испортилось окончательно, и он, уже подходя к машине, достал из кармашка мобильный телефон. Воронцов, похоже, только и ждал этого звонка.

— Ну? — негромко выдохнул он.

Надо было на что-то решаться, и Державин все-таки заставил себя сказать то, о чем Воронцов даже слышать не хотел:

— Прости, Иларион, но боюсь, что это все-таки гениальная подделка.

Продолжительное молчание и, наконец, язвительно-снисходительное:

— Гениальная подделка, впаянная Хаммеру советским правительством? Да ты хоть понимаешь, ЧТО ты говоришь?

— И все-таки, боюсь, что это действительно так.

Однако Воронцов, казалось, даже не слышал Державина.

— Тому самому Хаммеру, который сам раздел Россию на миллионы долларов и даже не поморщился при этом?

Чтобы не вдаваться в пустую полемику, Державин только плечами пожал. Мол, и на старуху бывает проруха. К тому же тридцатые годы прошлого века — это хоть и хваткий, но все-таки еще не оперившийся Хаммер, который по определению не мог знать, что такое — иконы письма Андрея Рублева, потому что подобные тонкости на тот момент вообще мало кто знал.

— Хорошо, пусть будет по-твоему, — словно прочитав мысли Державина, согласился с ним Воронцов. — Но ведь письмо Рублева подтверждают не только «проводные» документы, но и современная экспертиза, а это, согласись…

— И все-таки я бы воздержался от покупки.

Но почему? — взвился Воронцов. — Почему не Рублев?

— Да потому, что такого просто не может быть.

— Объяснись!

— А чего тут объясняться? Ты и без меня прекрасно знаешь, что каждая икона Рублева, каждая его работа давно нашли каждая свое место.

— Но ведь находят же неизвестные доселе картины известнейших мастеров! — уже чуть ниже тоном, но все еще с твердым убеждением в своей правоте произнес Воронцов. — Находят! Так почему бы не выплыть из небытия еще одному «Спасу»? Тем более, — привел он свой последний довод, — что это были мутные двадцатые годы, когда большевички подчищали все, что могли, и добирались порой до таких отдаленных скитов, что даже представить себе невозможно.

— Послушай, Иларион, — устало произнес Державин, — во все это просто невозможно поверить. Это раз. И второе. В те же двадцатые и тридцатые годы в России были такие умельцы, что…

— А ты все-таки поверь! Поверь! — посоветовал Воронцов. — Тем более что кто-то из старообрядцев незадолго до революции уже описал подобный случай, когда в частном иконостасе был найден настоящий Рублев.

— Но это, положим, редчайшее исключение.

— Хорошо, пусть будет исключение, — продолжал давить Воронцов. — Но почему бы подобному исключению не повториться еще раз?

Понимая, что графа не переубедить, Державин обреченно вздохнул и, как бы ставя точку в разговоре, произнес:

— Теоретически, конечно, возможно все. Но в таком случае этот «Спас» требует дополнительной проверки.

В мобильнике зависло длительное молчание, как вдруг он взорвался яростным воплем Воронцова:

— Да ты что, издеваешься надо мной?! Тебе что, официальных экспертиз мало?

— Я не сказал «экспертиз», я сказал — «проверки».

— Так проверяй же, проверяй!

— Но для этого надо лететь в Москву, а ты хорошо знаешь, что я туда не ходок.

— Ходок не ходок, — пробурчал Воронцов. — Приезжай ко мне, поговорим.

Сумев нарастить в свое время отцовский капитал, к тому же обладая определенным влиянием в среде русской эмиграции первой волны, точнее говоря, в кругу тех прямых потомков русских эмигрантов, без которых уже не представлялась как экономическая, так и политическая жизнь --">