Геннадий Васильевич Ерофеев - Тихий русский

«Какая ужасная книга!» – скажете вы. Мне возразить тут нечего, могу об этом лишь горько пожалеть.

Август Стриндберг

Муром, Муром-городок, поглядишь, и весь-то с локоток, а старинушкой, матерью Русью, припахивает! Станьте, братья хлебосольные, на песчаном, на правом берегу Оки-реки, супротив самого Мурома – перед нами Ока-река, а за нею берег муромский крутой горой; на горе стоит, развернулся, вытянулся лентою Муром-городок: он красуется святыми храмами, золотыми маковками…

Владимир Даль

Герои и персонажи в повести вымышлены.

Совпадения с реальными лицами случайны.

На дворе стоял необычно тёплый октябрь – башни Рокфеллеровского центра к этому времени уже рухнули, не вынеся напора исламского фанатизма. Но даже спустя целый месяц после тщательно продуманного, подготовленного и выверенного удара «под ложечку» самовлюблённой Америке непривычные к настоящим жизненным невзгодам и лишениям американцы пребывали в состоянии полной растерянности и глубочайшей депрессии. Издержки излишне рафинированного менталитета – пониженный запас психологической прочности. Это в интервью российскому телевидению подтвердила директриса печально известного на весь диссидентский мир института имени Сербского. Истеричные телевитии мужского и женского пола и разномастные – от белых до чёрных – пиарщики по отдельности и всем скопом провозглашали с кривых телевизионных зеркал и экранов наступление новой эры.

Чёрта с два – новой!

В этом четырежды безумном мире никогда не было, нет и не будет ничего принципиально нового – в смысле человеческих отношений. Джон Леннон абсолютно прав, когда поёт: «У власти всё те же сволочи. Те же ублюдки управляют нами, всё то же самое».

Геннадий Крупников понимал это лучше некоторых – тех, кого не без основания называют носителями «жеребячьего оптимизма». Понимал он и актуальное самочувствие и настроение американцев, ибо состояние депрессии – от умеренной до сильной – давно стало для него привычным. Хотя, честно говоря, можно ли к этому привыкнуть?

Лет Крупникову было до чёрта – большинство их он прожил с искалеченной душой. Мистер Искалеченная Душа. Точнее, Гуттаперчевая. Потому что Геныч жил не в своей тарелке – как инопланетянин, которого вместо привычной ему летающей тарелки заставили пилотировать корабль «Союз». Не случайный, преходящий эпизод – хроническое заболевание, развившееся от долгого стояния «одной ногой в канаве». И не случайно – Геныч: в свои пятьдесят с гаком он так и не привык к обращению по отчеству, это почему-то резало слух.

Если вам за пятьдесят, и вы просыпаетесь утром, и у вас ничего не болит – значит, вы умерли.

Геныч проснулся от привычной боли в боку и левом плечевом суставе в шесть утра и теперь просто долёживал – давал тусклому октябрьскому солнышку время прогреть землю и воздух. Он был пока жив (лишь «технически»), но уже третий месяц нигде не работал: стоял на бирже – в основном лёжа. Человек, которому некуда больше идти. Да и незачем. Разве только «пойти побегать» – идиотский каламбур!

Медленный бег – так это называется. Потребность пробежаться раза три-четыре в неделю давно угнездилась в Геныче на уровне безусловного рефлекса – мы можем обходиться без необходимого, но не можем обойтись без лишнего. Надо подняться до того как проснутся домочадцы, сделать массаж, умыться, одеться и отправиться на пробежку.

Замужняя дочка Геныча тоже нигде не работала.

Зять пытался стать частным предпринимателем.

Жена уже третий год торговала на базаре всякой всячиной – вместе со многими другими «технологинями» и прочими ИТР, вынужденными либо в связи с сокращением штатов, либо под давлением начальства из бывших «партейных», либо по собственному неярко выраженному желанию покинуть ЗИБ и другие оставшиеся не у дел оборонные заводы.

ЗИБ – это машиностроительный завод министерства обороны имени Берия, на стыке эпохи культа личности Сталина и слишком краткого периода невразумительной оттепели