Жорж Сименон - Президент

Он твердо решил, что дойдет до самого берега и посмотрит на бушующее море, прежде чем вернется домой и снова усядется в привычной старческой позе в свое кресло «Луи-Филипп».

Он внимательно следил за ногой. Он хорошо ее знал — лучше, чем Гаффе, молодой доктор из Гавра, посещавший его ежедневно; лучше, чем Лалинд — бывший больничный врач, приезжавший к нему «по-дружески» раз в неделю, и, наконец, лучше, чем сам профессор Фюмэ, которого беспокоили лишь в случае крайней необходимости.

Нога могла подвести его каждую минуту. Со времени припадка, случившегося три года тому назад, когда ему пришлось пролежать девять недель в постели, а затем некоторое время в шезлонге, походка его все еще не стала нормальной. Левая нога двигалась как-то неуверенно, мышцы ее ослабели. Она слушалась его не сразу, на каждом шагу судорожно дергалась, ступала куда-то в сторону, и помешать этому он был не в силах.

— Я стал ходить вразвалку, по-утиному, — пошутил он как-то.

В ответ никто не улыбнулся. Лишь он один не придавал болезни серьезного значения и все же с неотступным вниманием следил за тем, что с ним происходило.

Это случилось однажды утром, во время прогулки, и погода была приблизительно такая же, как сегодня. Правда, в то время он гулял больше и спускался к самому морю, туда, где берег носит название Ложбины Кюре.

Его беспокоило лишь сердце, иной раз оно пошаливало, и врачи советовали его не переутомлять. Ему никогда не приходило в голову, что ноги, а тем более руки могут ему тоже отказать.

Был март, в тот день погода стояла ясная и холодная, вдали можно было разглядеть даже белые утесы у берегов Англии. Вдруг он почувствовал в левой ноге, где-то под кожей, от бедра и ниже, жжение и легкое покалывание. Нога немного замлела, как бывает, например, если долго сидишь у печки или у горящего костра.

Без всякого опасения, испытывая лишь любопытство к тому, что с ним происходит, он продолжал идти, опираясь на свою неизменную палку (газеты называли ее «посох пилигрима»), но когда он машинально потер бедро свободной рукой, то очень удивился. Казалось, он коснулся чужого тела. Контакта не было! Он щупал собственную ногу, мял ее, но она оставалась как бы картонной.

Возможно, он немного испугался. Не успел он обернуться к мадам Бланш, чтобы сказать ей о случившемся, как в ту же минуту нога отказала, перестала его слушаться, и он как подкошенный упал на тропу.

Он не испытывал боли, не чуял опасности, а лишь сознавал смешное положение, в котором очутился совершенно неожиданно из-за ноги, зло подшутившей над ним.

— Помоги-ка мне, Эмиль, — проговорил он, протягивая руку.

В палате депутатов, где большинство было друг с другом на «ты», он всем говорил «вы». Он обращался на «вы» даже к своей кухарке Габриэле, прослужившей у него более сорока лет. Свою секретаршу он называл по фамилии — Миллеран, как называл бы мужчину-секретаря, и никогда не обращался к ней на «ты». А мадам Бланш неизменно оставалась для него мадам Бланш.

— Вы не ушиблись?

Он заметил, что наклонившаяся к нему сиделка побледнела — впервые с тех пор, как он ее знал, — но не придал этому значения.

— Не поднимайтесь покамест, — посоветовала она, — скажите сначала…

Он силился с помощью Эмиля подняться на ноги, однако взгляд его стал несколько напряженным и голос, вопреки обыкновению, прозвучал нетвердо, когда он бросил:

— Забавно, она меня больше не держит…

У него не было больше левой ноги — она не принадлежала ему, она ему отказала!

— Посадите его, Эмиль. Надо пойти за…

Мадам Бланш, конечно, уже все поняла, как позднее поняли и другие. Фюмэ, прекрасно знавший, что у него за характер, предложил как-то раз откровенно объяснить ему положение вещей. Он ответил категорически отказом. Он отвергал болезнь. Он знать ее не хотел и ни на одно мгновение не полюбопытствовал заглянуть хотя бы в одну из принадлежавших ему медицинских книг.

— У тебя хватит сил понести меня, Эмиль?

— Конечно, господин Президент.

Мадам Бланш запротестовала. Но он настаивал на своем. Привести сюда автомобиль было бы невозможно, тропа для этого была слишком узкой. Значит, пришлось бы идти за носилками, вернее всего к кюре, у которого они должны быть на случай похорон.

Он предпочитал держаться за шею Эмиля — тот был крепкий, коренастый, со стальными мускулами.

— Если ты устал, положи меня на траву.

— Ничего, выдержу!

Габриэла, стоя на пороге --">