Фредерик Форсайт - Никаких улик

самим или по крайней мере его общественным имиджем; им как человеком с большими деньгами, властью и известностью. В отличие от большинства богатых донжуанов он еще не утратил способности критически оценивать себя, признаваться в своих недостатках по крайней мере себе самому. Признаться в них публично означало бы стать посмешищем.

Он был совершенно уверен, что такую ему не встретить никогда. И вот в начале лета он ее встретил. Это произошло на очередном благотворительном вечере из тех. где всегда смертельно скучно, а грошовой прибыли, оставшейся от продажи пригласительных билетов, хватает разве на чашку молока для голодающего в Бангладеш. Эта женщина стояла в противоположном конце зала, слушая болтовню человечка, кругленького и маленького, зато с большой сигарой. Она слушала его со спокойной полуулыбкой, по которой никак нельзя было заключить, забавляют ли ее анекдот и ужимки толстячка, пожиравшего глазами ложбинку в вырезе ее платья.

Сандерсон перешел в их угол и, воспользовавшись шапочным знакомством с низеньким кинорежиссером, представился его даме. Ее звали Анджела Саммерс, и рука, которую она вложила в его ладонь, была прохладной и узкой, с идеальной формы ногтями. На другой руке, которой она держала бокал с чем-то вроде джина, разбавленного тоником, — как потом оказалось, просто с тоником, — блестел узенький золотой ободок. Сандерсона это нисколько не смутило: замужние женщины были так же доступны, как и все прочие. Он вытеснил режиссера, и, завладев ее вниманием единолично, отвел в укромное место поболтать. Она притягивала его физически, что редко случалось, и волновала, что случалось отнюдь не редко.

Миссис Саммерс была женщиной высокого роста, с очень прямой спиной и спокойным, красивым — хотя, возможно, не по нынешней моде — лицом. Фигурой же — пышногрудой, с тонкой талией, широкими бедрами и длинными ногами — она решительно не отвечала нынешней моде на плоских и тощих. Ее каштановые с атласным отливом волосы были собраны в узел на затылке и наводили на мысль не столько об изобилии, сколько о здоровье. На ней было простое белое платье, оттенявшее золотистый загар, и никаких драгоценностей; косметики, за исключением легких теней вокруг глаз, тоже не было — это особенно отличало ее от других, теснившихся в комнате дам. Сандерсон на глаз дал ей лет тридцать, позднее выяснилось, что ей тридцать два.

По загару, приобретаемому в лыжный сезон, длящийся до самого апреля, или в весеннем круизе по Карибскому морю, он решил, что у нее или у ее мужа достаточно денег, чтобы вести такой же широкий образ жизни, как остальные собравшиеся на этот вечер дамы. Однако выяснилось, что они с мужем живут в шале на испанском побережье и весь их доход составляют его жалкие гонорары от книг о птицах и ее заработки от уроков английского языка.

Сначала он подумал, что темные волосы и глаза, прямая осанка и золотистая кожа, возможно, указывают на испанское просхождение, но в ее жилах текла такая же английская кровь, что и в его. Она — как объяснила ему — приехала навестить родителей, живущих в одном из графств центральной Англии, и подругу, которая и посоветовала ей провести последнюю неделю до отъезда в Лондоне. Говорить с нею было легко. Она не льстила Сандерсону, что крайне ему нравилось, и не разражалась хихиканьем, когда он отпускал какую-нибудь более или менее забавную шутку.

— Что вы скажете о нашем обществе? О сливках Уэст-Энда? — спросил он, пока они стояли спиной к стене, наблюдая гостей.

— Наверно, не совсем то, чего от меня ожидают, — задумчиво сказала она.

— Компания длиннохвостых попугаев в банке с патокой, — зло пробурчал он, оглядывая собравшееся общество.

Она подняла брови.

— И это говорит Марк Сандерсон один из его столпов? — Она явно поддразнивала его, очень мило, но жестко.

— Неужели хроника наших дел и дней достигает Испании?

— Даже в Коста-Бланке читают «Дейли экспресс», — ответила она с каменным лицом.

— Включая заметки о жизни и приключениях Марка Сандерсона?

— Даже это, — сказала она ровным голосом.

— И они произвели на вас впечатление?

— А это обязательно?

— Нет.

— В таком случае, нет.

Ее ответ пришелся ему по вкусу: ои почувствовал облегчение.

— Очень рад, — сказал он, — но позвольте узнать почему?

Она помолчала, обдумывая:

— Право, во всем этом есть что-то наигранное.

— И во мне?

Его взгляд остановился --">