Николай Иванович Леонов , Алексей Викторович Макеев - Восьмая горизонталь

лучших непрофессиональных шахматистов Москвы. Да-да, и возраст не помеха!

Сам Трофим Иванович пребывал в твердом убеждении: если у человека хорошие мозги, то они такими и останутся, проживи он хоть полтораста лет. А все разговоры про старческий маразм и возрастное слабоумие – глупые сказки. Страшилки для слабых духом трусов и неврастеников.

Мысли Таганцева приняли новый оборот. Он вспоминал последнюю партию, сыгранную позавчера с Сергеем Гараниным. Здесь, в ботсаду.

Недурственная получилась партия. Такую не стыдно записать в свой актив.

Таганцев играл черными свою излюбленную французскую защиту. Подорвав центр Гаранина кинжальным выпадом f7 – f6, он создал опасную инициативу на ферзевом фланге. Противник контратаковал на королевском фланге, серьезно, остро контратаковал, – от Трофима Ивановича потребовалась очень точная и аккуратная защита. Многим из болельщиков, обступивших сражавшуюся пару, показалось, что крепость черного короля не удержать…

Однако здесь, в сложном миттельшпиле, когда на доске кружится вихревой хоровод пешек и фигур, когда все «висит», когда решающей становится не голая техника, а интуиция, азарт и вдохновение, Сергею Гаранину было не совладать с ним.

Таганцев всегда питал пристрастие к многофигурному миттельшпилю за многообразие возможностей, динамичность и остроту этой серединной стадии шахматного поединка. Он любил сложную боевую игру, старался избегать разменов и упрощений, ему нравилась острая тактическая борьба, в которой фигуры соперников порой причудливо переплетаются и подолгу стоят под боем.

Трофим Иванович с некоторой иронией относился к тем из своих партнеров, кто пытался запоминать толстенные дебютные руководства, надеясь играть «как учит теория» чуть ли не до двадцатого хода. Солидные учебники и монографии, написанные знатоками эндшпиля – финальной стадии игры, – тоже не привлекали его внимания. Скучно! Но, к счастью, есть центральный, средний этап шахматной баталии, по которому руководства не напишешь… Здесь Таганцев чувствовал себя как рыба в воде. Хищная такая рыба, вроде щуки.

Вот уже полуоткрытая линия превратилась в открытую, и сдвоенные ладьи Таганцева прочно взяли ее под контроль, насквозь пробивая все пространство шахматной доски, а две висячие пешки Гаранина превратились из сомнительного позиционного преимущества в неустранимый дефект!

Трофим Иванович любил не просто выигрывать, а побеждать красиво. Говорят, что шахматы – это своеобразный синтез спорта, науки и искусства. Третий компонент этого сплава привлекал Трофима Ивановича больше всего, находил в душе Таганцева самый живой отклик.

Понятие прекрасного в шахматах многогранно. Специалисты с пониманием будут говорить о красоте, например, позиционных маневров или изяществе строгой эндшпильной техники. Но для Трофима Ивановича, как и для большинства шахматистов-любителей, ничто не в состоянии было в этом смысле конкурировать с красотой шахматных комбинаций. Таганцев обладал превосходным комбинационным зрением! Кроме того, он виртуозно владел искусством накапливать с виду мелкие позиционные преимущества, чтобы реализовать их ослепительным комбинационным ударом.

В последней партии с Гараниным ему в полной мере удалось блеснуть тактическим оружием. Партнер Трофима Ивановича потерял бдительность, допустил несколько незначительных просчетов. Наказание не замедлило последовать: Таганцев эффектно пожертвовал качество, а затем, переводя игру в русло форсированного варианта, еще и коня! Знатоки, собравшиеся около шахматного столика, восторженно загудели, зацокали языками.

Теперь у его противника стало на целую ладью больше. Только ему это материальное преимущество ничуть не помогло!

Нет, прямой атаки на белого короля не было, непосредственных матовых угроз не просматривалось. Вот только вскоре выяснилось, что следующий ход белым делать нечем и незачем. Белое войско задыхалось в безжалостных тисках цугцванга: нужно ходить, их очередь, но любой ход приведет к дальнейшему ухудшению и без того отвратной позиции.

От самой сильной фигуры Сергея Гаранина осталась лишь бледная тень: его ферзь уныло стоял в углу доски, на поле а1, вглухую заблокированный собственными пешками.

Недолго посопротивлявшись – для приличия, – Гаранин остановил часы. Сдался. Ничего другого ему в такой ситуации не оставалось.

И сейчас, спустя два дня, Трофим Иванович, вспомнив о --">