Арне Даль - Крах

Она была уверена, что падает.

Вместо этого она повисла между островков.

Ее удержали надежные руки, приподняли, заставили снова схватиться за брусья. Сквозь слезы она видела, как открывается и закрывается рот на лице женщины. Но ничего не слышала.

– Я больше не могу, – взмолилась Ди. – Слишком больно.

Темные глаза поймали ее взгляд. До слуха Ди, наконец, дошел голос:

– Ну и сдавайся, черт возьми, может, легче станет.

Теперь ею двигал гнев, почти ненависть. Насмешливое лицо маячило впереди, но как только Ди приближалась, оно снова отодвигалось.

Исказившись, женское лицо начало превращаться в мужское, с ярко выраженными славянскими чертами и шрамом в виде буквы R на щеке. Это придало Ди сил. Ей захотелось дойти. И убить.

Муравьиными шажками она продвигалась вперед. Каждый миллиметр отдавался вспышкой перед глазами. Ди уже почти дошла, когда сквозь мужское лицо прорвался женский голос:

– Последний шаг. Ну давай же, Ди!

3

Воскресенье, 5 марта

Над выступающими из воды, покрытыми снегом утесами поднимается мартовский рассвет. По водной глади еще плывут одиночные льдины. Снег поблескивает, отражая первые утренние лучи, неравномерными пучками бросая их в темноту комнаты сквозь панорамное окно.

Если судить по состоянию комнаты, время должно было давным-давно побить стекла, однако все окна целы и продолжают держать оборону против самых сильных зимних морозов. Внутри пусто и пыльно, лишь пара табуреток вокруг низкого вытянутого стола, на котором лежит старый блокнот.

Все замерло. Неподвижный рассвет.

Но вдруг открывается входная дверь.

Входит мужчина – достаточно молодой, одетый в черное, темно-серая шапочка плотно натянута на уши. Дрожа от холода, он приближается к батарее и ставит тепло на максимум. Потом бредет к столу, похлопывая себя руками, чтобы согреться. От него воняет.

Воняет кровью.

С него капает кровь.

Он бросает на стол охотничий нож и садится на табуретку. Утренний свет по-прежнему слишком слаб для чтения, но его достаточно, чтобы разглядеть темно-красные пятна, расползающиеся по клетчатой сине-зеленой скатерти, которая кажется гораздо новее всего остального в доме.

Молодому человеку хотелось бы откинуться на спинку, передохнуть после страданий и ночного холода, но у табуреток спинок нет. Может быть, и к лучшему. Спать нельзя. Несмотря ни на что. К тому же холод проник до мозга костей, и если уснуть, можно замерзнуть до смерти.

И все же он дает себе время, чтобы подивиться.

Вот оно, началось.

Он словно со стороны видит, как поднимается нож. Будто ожив, колет и рубит все снова и снова. Уничтожив лицо, нож спускается ниже, кромсает тело, грудь, потом еще раз, напоследок, вонзается в лицо. Но это не беспорядочные удары, их ровно восемнадцать. На этом он останавливается.

Удивительно, что у него получилось начать. Конец-то есть, логический конец, а вот начало казалось зыбким. Теперь все иначе. Теперь он доведет дело до очевидного конца.

Он наблюдает, как густые капли крови медленно падают с лезвия на скатерть, постепенно пропитывая волокна ткани.

Извращенная кровь.

Противно.

Он сидит неподвижно, наблюдая, как его собственное отражение растворяется по мере наступления рассвета. Он словно исчезает, сливается с природой, становится частью прибрежного ландшафта, он уже не индивид, скорее сама судьба. Прежде чем исчезнуть полностью, он видит перед собой свой образ. Молодой, свежий, живой – мужчина, который мог бы жить вечно.

Как же обманчива бывает внешность.

Он наклоняется над блокнотом, открывает какую-то страницу, наугад, и читает аккуратно выведенный текст:

«…должно производиться без обезболивания. Разрез получается тонкий, легкий, чистый. Несмотря на силу в руках и ногах, кожаные ремни удерживают хорошо. Беруши самые лучшие, какие только есть на рынке. Когда я откладываю скальпель, то понимаю, что даже сотая доля вопля не достигла моего слуха…»

Молодой человек отводит взгляд от блокнота. За окном продолжает светлеть. Он слышит звук ломающегося льда, бьющихся друг о друга льдин. Неземной звук. Но и он не на земле.

Лед вскрылся. Он в гуще ледохода.

Можно отпраздновать – уже год, как он нашел блокнот. Тогда он и решился. И теперь --">