Леонид Алексеевич Замятин - Эффект «домино»

другой женщины. Она же побывала и у Чегина. Отсюда можно сделать вывод о сообщнице, и возможно, не одной.

— Короче, вырисовывается месть, — подытожил я.

— Скорее всего, так, — не возразил Писарев.

Мы попрощались. Из всего разговора я сделал вывод: о Жанне в прокуратуре не знали, а значит, предполагаемая мною явка с повинной не состоялась. Я вновь взялся за телефон, набрал знакомый номер. Долго слушал мелодию длинных гудков. Либо она находилась в депрессии и не желала ни с кем разговаривать, либо ее не было дома. Поборол искушение позвонить в поликлинику. Если она там, то едва ли станет разговаривать со мной на щепетильную тему при коллегах по работе. Решил потерпеть до вечера, когда она появится дома. Впрочем, я не исключал еще одного варианта: она целиком занята приготовлениями к похоронам подруги.

А пока я все-таки внял совету Писарева и отправился за газетой, хотя был уверен: ничего нового и ценного для себя не почерпну. В газете действительно имелось сообщение о нападении в собственной квартире на сотрудника уголовного розыска С. Правда, подробности, и в том числе каким образом женщина проникла в квартиру, не приводились. Чуть ниже была напечатана биография покушавшейся. Упоминался ее муж: кем работал и как загадочно погиб. В конце следовало резюме автора, где он указывал, ссылаясь на осведомленный источник, что сотрудник уголовного розыска С. не был знаком с покушавшейся, и задавался вопросом: а не был ли он причастен к гибели мужа отчаявшейся женщины? Вывод, конечно, предстояло сделать читателю, но намек на возможную непорядочность сотрудника уголовного розыска С. проглядывал явно.

Я шумно засопел, отыскивая фамилию щелкопера, и даже успел прочитать ее, но она отскочила от моей памяти, как резиновый мячик от стены, ибо в следующее мгновение мой взгляд выхватил пару строк из колонки происшествий, расположенных поодаль, где значилась фамилия Жанны. Пришлось прочитать сообщение не один раз, прежде чем до меня дошел смысл написанного. Он был ужасен. Жанна пыталась покончить с собой, бросившись под колеса идущего на скорости грузовика, и произошло это после нашего последнего разговора, утром следующего дня.

«Попыталась покончить» — я с надеждой ухватился за эту фразу. Если бы произошла трагедия, то лаконично значилось бы «покончила». Но оставался еще один из худших вариантов: она могла умереть в больнице.

Я схватил телефонный справочник и открыл на странице, где значились городские больницы. Ту, в которой она должна была находиться, вычислил сразу, ибо только в ней имелось травматологическое отделение. Позвонил в приемный покой.

— Скажите, к вам молодая женщина в травматологическое поступала? — и я назвал день происшествия и фамилию Жанны.

Сердцу становилось тесно в груди. В голове прочно обосновался худший из вариантов, и я не пытался даже открещиваться от него, так как для оптимизма не было никаких оснований.

— Да, поступала, — услышал я утвердительный ответ.

— Ну и?.. — я осекся, во мне все замерло, даже сильно стучавшее сердце приостановилось на мгновение.

— На момент поступления — состояние средней тяжести, — и вежливый голос начал перечислять многочисленные ушибы, упомянул про сотрясение мозга.

— Сейчас приеду! — выпалил я в трубку.

— Посещение больных с пяти до семи вечера.

— Сейчас приеду! — я уже не слышал того, что мне говорили.

Боже, как сложна жизнь, как трудно быть справедливым, как нелегко подчас отыскать грань между добром и злом, между долгом и отступничеством, между любовью и ненавистью! И кто подскажет, верен следующий шаг или нет? Кто рассудит в этом хитросплетении порывов, поступков, чувств? Каждый хочет быть честным, но есть ли оно, единое мерило честности? Можно ли жить в согласии с собственной совестью, даже если не нарушать закон? Трудно испить предназначенную нам чашу бытия, не расплескав попусту драгоценных капель. Сложна жизнь… и тем прекрасна.

--">