Елена Валентиновна Топильская - Ловушка для блондинов

следов сексуального насилия — никаких. Да и брюки только расстегнуты, но не сняты и даже не спущены. Не знаешь, что и думать. Маньяки и те обычно преследуют какую-то цель, кроме удара колотушкой по голове. Если бы это был маньяк, зацикленный на проломах черепов, то ему, скорее всего, было бы все равно, кого лупить по голове в парадных. А может, даже было бы все равно, где лупить. Этот же злодей ходит по подъездам, выбирает светловолосых молодцев и обязательно расстегивает им брюки…

— Лешка, а в серию укладывается? Молодой, светловолосый? Брюки расстегнуты?

Горчаков помолчал, подумал, потом заявил:

— Понимаешь, тут сложно сказать… Его из парадной доставили в больницу; кто его знает, что там было, подробностей тебе сообщить не могу.

— Та-ак. — Я расстроилась. Скорее всего, это просто разбойное нападение и в серию не впишется. — А место осматривали?

— Что ты, Машенька? У нас тут не клуб самоубийц.

Горчаков намекал на мое гневное заявление на последнем осмотре, загаженном донельзя милицейским следователем. Я пообещала удавить своими руками каждого, кто сунется на следующее место происшествия раньше меня; а тем, кто будет курить и окурки свои разбрасывать вокруг трупа, я посулила эти окурки собственноручно засунуть… понятно, куда. Присутствовавший при этом начальник уголовного розыска многозначительно посмотрел на испуганный оперсостав и трагическим шепотом произнес: “Иногда с ней лучше не спорить”.

— Ждут тебя, место обнаружения тела охраняют, в больнице пост стоит. Постовой некурящий.

— Удивительно. Неужели такое возможно? А как же люди ходят, это же парадная?

— По слухам, начальник РУВД сказал, что лучше всю ночь просидеть под лестницей, охраняя следовую обстановку, чем потом иметь дело со Швецовой. Ну ладно, ладно, — он ловко увернулся от моего тычка, — это же не я сказал, а начальник РУВД. Там парадная сквозная. Место, где тело лежало, огородили, и жильцы ходят в обход, со двора. Давай мне мой “пестик” и беги быстрее в убойный отдел. Да не здесь, дурища, не надо его на остановке вынимать, давай хоть в парадную зайдем.

В парадной, в лучших традициях шпионских фильмов, состоялась передача бразильского пистолета марки “Таурус”. Лешка засунул его в полиэтиленовый пакетик, предусмотрительно взятый с собой. Наверняка выскочил за мороженым для нашего секретаря Зоеньки, своей пассии ненаглядной, о чем я не преминула ему заметить. Он в ответ посетовал, что характер у меня портится на глазах, и поделился своими наблюдениями по поводу патологической злобности женщин, не имеющих постоянных половых партнеров. Я же заверила его в том, что больше он может не рассчитывать на меня, в смысле подмены его в дни дежурств — отмазок перед женой, когда он на выходных удовлетворяет свою похоть с дамой сердца, а также во всех прочих ситуациях, в которых ему отныне придется отдуваться самому. После этого мы с ним обменялись нежнейшими улыбками и разошлись. Все равно Лешка мой лучший друг, да и у него более близкого товарища, чем я, нет. На той неделе он потащил меня обедать, под предлогом, что ему нужно со мной серьезно поговорить, и вдруг, сидя в кафе, спросил: “Маша, “почему я изменяю жене?”

— Хороший вопрос, — сказала я. — Ты себе его задавать не пробовал?

— В том-то и дело, что пробовал, — честно признался этот недотепа. — Но сам я ответа не нахожу. Я бы понял, если бы у меня жена была стерва, но ты Ленку знаешь. Святая женщина. И готовит хорошо. И вообще дома у меня все хорошо. И с Зойкой мне хорошо. Только совесть мучает — я же не могу на ней жениться. Ну в чем дело, Маша, а?

— В чем дело? Видишь ли, Лешенька, есть такие мужчины, они называются…

— Да знаю я, как они называются! Но я же столько лет с женой прожил; если бы я был этим самым… я бы столько не выдержал…

— Значит, клинический случай. Синдром беса в ребро.

— Тебе бы все смеяться. А тут человек погибает!

— Да тихо ты! Что ты орешь на все кафе! — Мне пришлось сильно дернуть его за руку. — Тоже мне, погибающий! Переутомился, что ли?

— Ну поиздевайся надо мной. Хорош друг…

— Леша, я не понимаю, чего ты от меня хочешь? Чтобы я поработала психоаналитиком? Нашла бы пристойное оправдание твоему зуду сексуальному?

— Маша! — почти простонал Горчаков. — Если бы это был сексуальный зуд, я бы сам разобрался. Но я иногда с Зойкой просто общаюсь, даже не трогаю ее, и мне хорошо. Вот это что значит?

— Значит, это не любовь, а дружба.

— Ой, как --">