Дмитрий Алексеевич Щеглов - Абрек из Мюнхена

Манштайн подумал о том, что его секретарша перестала посещать бассейн. Рано, рано для своих сорока двух лет, его помощница забросила спорт. Придется сделать ей замечание.

Про свой возраст Манштайн не хотел даже вспоминать. Обычно про таких как он, с насмешкой говорят, что до таких лет не живут. Однако любому молодому офицеру он мог еще дать фору. Дистанцию десять километров, на стадионе Манштайн пробегал по времени перворазрядника. Кто бы только знал, какая воля ему нужна была, чтобы в любую погоду; в дождь, в снег, в жару, вставать в шесть утра и нарезать на стадионе тридцать кругов. Если по независящим от него обстоятельствам он пропускал утреннюю тренировку, то в последующие дни добирал круги. Бегал не тридцать, а два дня по сорок пять.

Он как-то посчитал, и получилось, что уже больше десяти раз, он мог бы по экватору обогнуть земной шар. Он виртуально добежал до луны, и находился теперь на обратном пути. Соседи по нему могли часы проверять.

И вот он, почти вдвое старше своей секретарши, может держать себя в спортивной форме, а она молодая, красивая женщина, рядом с которой не один капитан почел бы пройтись за счастье, позволяет себе избыточный вес. Но жировая прослойка ничего-с!

Майншайн грозно смотрел на секретаршу. Взгляд его метром обмеривал ее фигуру, сравнивая мысленно с теми параметрами, которые он почитал за эталон. Итак, бедра. О..о..о, у Элеоноры здесь все было в порядке. Юбка немного потрескивала, но в этом есть даже особенный шарм, изыск. Пухлые коленки и широкие бедра приводили всю жизнь Манштайна в неописуемый восторг. И здесь у нее полный порядок. Манштайн исповедовал одну истину, в настоящей женщине должно быть много добра. Непроизвольно набежала слюна, и вроде даже что-то шевельнулось. Ах, жаль, всего лишь показалось!

– У тебя плебейский, крестьянский вкус! – как-то поддел его приятель по офицерскому корпусу. – Женщина должна быть бледна, стройна, воздушна. Она должна быть такой, чтобы ее на руки хотелось взять. За нею, в очередь мужчины, как кобели должны выстраиваться. Мой идеал – легкомысленная француженка. От нее должно пахнуть фиалками.

– Молоком от нее должно пахнуть! – не думая долго, брякнул в ответ Манштайн. В офицерской столовой грохнул дружный взрыв хохота. – Да…а! Да! Детей она должна рожать. И от нее должно пахнуть молоком. А на руках ее нужно доносить не далее, как до постели, иначе на голову сядет.

Послышались реплики.

– Пожалуй, Манштайн ты прав!

– Истина глаголет твоими устами, Манштайн.

– Манштайн, ты единственный сказал, что мы все думаем!

Смех смехом, а поклонник француженок со своими прогрессивными взглядами остался в гордом одиночестве. Он медленно вытер белоснежной салфеткой презрительно сжатые губы и небрежно бросил салфетку на стол.

– Женщина – это цветок, она создана для поклонения, – громко сказал он.

– Женщина – это сосуд, она создана для наполнения! – возразил ему Манштайн.

Приятель не согласился:

– Когда-то на месте нашей офицерской столовой жили древние арии, воины персидского царя Дания-I. Я, Курт, их прямой потомок. Курт, в переводе с персидского – волк.

В общем-то, никчемный получался спор. Каждый вправе иметь собственное мнение. В столовой ждали, что ответит Манштайн. Он не стал небрежным жестом бросать салфетку, а просто сказал:

– Когда-то на месте нашей офицерской столовой жили кельты. У костра сидели и головнями гоняли позорных волков! Прадед мне по наследству передал одну такую головню.

Их вовремя разняли.

Манштайн вернулся к действительности.

Элеонора походила на сосуд для наполнения. После талии фигура секретарши красиво закруглялась.

– Лона Штерн! – ответила секретарша, – просила передать, что специально для вас зашла в салон красоты. Прическа Клеопатра требует два часа времени.

Манштайн крякнул от удовольствия, а секретарша подумала, что от досады. Она спросила:

– Я свободна?

– Да, Элеонора, можете быть свободны.

Когда за секретаршей закрылась дверь, полковник стал вспоминать, как на практических занятиях по выживанию в пустынях Африки, пилот по ошибке выбросил Лону Штерн не в Аравийскую пустыню, где на расстоянии двухсот километров друг от друга находятся река Нил и Красное море, и где, идя по солнцу строго на запад, выйдешь на великую реку, и, наоборот, идя на восток, выйдешь на берег моря, а вывез ее чуть ли в центр Сахары, на край ливийской пустыни к границам Чада, Нигера, Алжира.

Все это --">