Варвара Клюева - Язык мой – враг мой

познакомилась с Генрихом и Прошкой. Мы сошлись на почве преферанса.

На самом деле Прошку зовут Андреем. Андреем Николаевичем Прохоровым. Но кличка Прошка приклеилась к нему намертво, и все давным-давно забыли, как звучит его настоящее имя. Они с Генрихом составляли весьма комичную пару. Генрих — долговязый, худющий, с журавлиными ногами, Прошка — маленький, кругленький, с пухлыми розовыми щечками и наивно-детским выражением лица. Генрих передвигается медленно и важно; Прошка вечно скачет, словно мячик, норовя забежать вперед и заглянуть собеседнику в глаза. Генрих исполнен чувства собственного достоинства, Прошка — до неприличия суетлив. Генрих совершенно непрактичен, Прошка — из породы хомячков, вечно тащит в свою норку все, что попадется под руку.

Прошке и Генриху очень повезло. В их комнате было прописано четыре человека, а в действительности жили трое — Генрих, Прошка и Мирон, о котором речь впереди. Четвертый жилец был «мертвой душой», то есть формально проживал в пятьсот одиннадцатой комнате, а на самом деле — у двоюродной тетки в Черкизове. Так что в пятьсот одиннадцатой я нашла постоянных партнеров по преферансу и такую иногда нужную забывшему о времени картежнику свободную койку. Конечно же по факультету вскоре поползли неизбежные слухи, но, поскольку для них не было ни малейших оснований, меня они нимало не смущали и нашей зарождающейся дружбе ничуть не помешали.

Прошку обожали половина девиц нашего курса и все поголовно дамы среднего и пожилого возраста — от церберш вахтерш в общежитии и раздраженных разливальщиц в столовой до суровой преподавательницы начертательной геометрии. Трудно сказать, чем он привораживал слабый пол, поскольку росту в нем ровно сто шестьдесят два сантиметра, всего на три сантиметра больше, чем у меня, а я была едва ли не самым малорослым экземпляром на факультете, но против факта не попрешь — мехматовские дамы висли на нем гроздьями. О Прошкиных победах слагали легенды. Прошка же принимал это необъяснимое поклонение как должное, вовсю пользовался незаслуженными привилегиями и вскоре вконец обнаглел.

Вторая половина факультетских девиц сохла по Генриху, но их я еще могу как-то понять. Во-первых, он аристократичен, во-вторых, невероятно добр и деликатен и, в-третьих, гениален. С любой девушкой Генрих обращался так, словно она была самым прекрасным, самым умным и самым отзывчивым созданием на свете. Если бы не разница в росте, я бы и сама перед ним не устояла, но, на мой взгляд, как-то нелепо сгорать от страсти к человеку, когда твой нос находится на уровне его пупка.

Леша учился в одной группе с Прошкой. В общежитии он появлялся от случая к случаю, поэтому на первом курсе мы не были близко знакомы. Иногда он приходил на вечеринку в честь дня рождения кого-нибудь из соучеников или на пьянку по случаю сданных экзаменов, но вел себя незаметно. По-настоящему сдружились мы в стройотряде.

В стройотряд нас отправили после летней сессии. Пришлось приложить немало усилий, чтобы попасть в один отряд, но мы своего добились. Строить предстояло коровник и свинарник в Архангельской области. Об этой эпопее в двух словах не расскажешь, надо писать отдельную книгу. Скажу только, что тот опыт дал мне ясное представление о чувствах, какие питают друг к другу однополчане, побывавшие в настоящих переделках.

Осенью на меня свалилась крупная удача — неподалеку от Университетского проспекта освободилась дворницкая вакансия, позволявшая при наличии справки о тяжелых жилищных условиях рассчитывать на служебную квартиру. Справку я добыла, учебу в университете благополучно скрыла и в один прекрасный день стала счастливой обладательницей однокомнатного рая. Правда, рай этот находился на первом этаже и выглядел слегка обшарпанным, но, если вам довелось всю сознательную жизнь бороться с любимым братцем за клочок места в восьмиметровой комнатушке, вряд ли вы станете особенно привередничать.

Словом, зажила я своим домом. Но прошел месяц-другой, и дом как-то постепенно перестал быть только моим. Сначала друзья оставались у меня ночевать только время от времени, когда мы засиживались допоздна за картами, потом решили, что мне необходима помощь на дворницком поприще, и поселились основательно. Грязные слухи набирали силу и постепенно докатились до замдекана, который даже пригласил меня для личной беседы на предмет моего морального облика. Но что он мог, тем более что --">