Лев Аркадьевич Гурский - Игра в гестапо

граф Монте-Кристо или человек в Железной маске? Эй, Маска, я тебя знаю!

Дмитрий Олегович энергично заколотил в железную дверь подвала, сначала рукой, потом ногой…

И тут действие чудо-таблетки кончилось.

Мир вокруг сразу поблек, сузился, краски выцвели. Вновь надвинулись сырость и затхлость, вход в замок Иф превратился в обычную подвальную дверь, из сильно проржавевшего металла. И Курочкин осознал, что он торчит перед дверью, как последний идиот, в стоптанных шлепанцах на босу ногу, и ему придется сейчас уговаривать сантехника дядю Володю – хорошего человека, но крайне тяжелого на подъем; а между тем наверху, в курочкинской квартире, ожидает неумолимая Валентина возле засоренной ванны, да еще в его чуланчике продолжается опыт в термостате, который уже не имеет особого смысла, поскольку очевидно, что этот энкарнил – никакое не чудо-средство, но прямой родственник коки по материнской линии…

Не дождавшись ответа, Дмитрий Олегович вошел в дверь без приглашения и немного подождал, не встретит ли его у входа сантехник дядя Володя. Увы: длинный подвальный коридор в пределах прямой видимости был пуст. Никого вроде Володи не просматривалось. Шелестела только вода в стояках.

– Владимир Иванович, вы здесь? – спросил Курочкин в пространство.

Молчание вместо ответа.

Может, сантехник и ходил где-то здесь, проверяя свое водно-бачковое хозяйство, и просто не слышал сейчас голоса Дмитрия Олеговича. Что ж, придется искать его самостоятельно.

Курочкин сделал несколько осторожных шагов от двери, стараясь поаккуратнее обойти непросыхающее смоляное пятно. Поближе к пятну была нарочно подведена лампочка поярче, дабы люди случайно не повторили судьбу мух, попавших на липучку. Откуда взялась смола в подвале, никто уже не помнил за давностью лет. Зато все помнили историю о том, как застрял в липучке инспектор пожарной охраны и как на инспекторе потом проверяли действенность сказки про Репку. Мышкой повезло быть Дмитрию Олеговичу. Общими усилиями инспектор был спасен и с тех пор зарекся проверять их подвал на предмет возможного возгорания: не исключено, он даже в душе надеялся, что пленившее его пятно когда-нибудь воспламенится, и тогда инспектор будет отомщен.

– Владимир Иванович… Дядя Володя, отзовитесь, – уже вполголоса произнес Курочкин.

В ответ по-прежнему – тишина, если не считать мерного плеска в трубах. Из правой трубы, вероятно, что-то выливалось, в левую – что-то вливалось. Не хватало только бассейна и самого сантехника. «Будем искать», – грустно подумал Дмитрий Олегович и двинулся осматривать катакомбы. Он всегда инстинктивно побаивался этих подвальных лабиринтов и стремился по возможности пореже забредать сюда. И вот стараниями супруги Валентины и, в особенности, лекарства энкарнила он все-таки здесь – весь вечер у ковра. В смысле, у смоляного пятна.

Проходя по коридору мимо труб, Курочкин бдительно озирался и бросал взгляды во все закоулки. Отсутствие дяди Володи на рабочем месте было недопустимо. Хорошо еще, у Дмитрия Олеговича в квартире просто засорилась ванна, а если бы, допустим, сорвало резьбу с горячего крана, что тогда?

Вопрос остался без ответа. Зато к плеску в трубах прибавился незнакомый звук. Курочкин повернулся на звук – и застыл. Из полумрака материализовалась темная фигура, в руке у фигуры что-то недружелюбно поблескивало.

– Хальт! – тихо скомандовал незнакомец.

Одет он был в черный мундир со свастикой на рукаве, с серебристыми лычками и орлом в петлице. Ноги были обуты в блестящие сапоги, голова упрятана под фуражку с мертвой головой на высокой тулье. Погоны Дмитрий Олегович не рассмотрел, да и не разбирался он в фашистских знаках различия.

– Шпрехен зи дойч? – шепотом спросил Курочкин, слабо припоминая школьные уроки немецкого.

Гость из прошлого выглядел молодо, почти пацан.

– Дойч? – задушевно переспросил он. – А как же, шпрехаю. Айн бисхен. И по-русски тоже могу… Потолкуем, папаша?

В этом предложении потолковать было столько ласкового садизма, что Курочкин, не раздумывая, бросился наутек.

2

Стоит возрасту приблизиться к пятидесяти, как человек вдруг начинает задавать себе безжалостные вопросы. Отчего он не сокол, не полководец, не Шопенгауэр или Достоевский? Почему за столько лет не удосужился выучить ни одного иностранного языка, кроме латыни? По какой причине не испытал ни разу тот самый знаменитый австрийский --">