Людмила Ивановна Милевская - Ты маньячка, я маньяк или А пес его знает

слишком ты мнительна. Успокойся, тебе нельзя так часто и сильно чего-то бояться — может вернуться болезнь.

— Я спокойна, — она заверяла, но муж — опытный психиатр и ее лечащий врач — горестно качал головой:

— Не верю. Чувствую, пойдет весь мой труд насмарку: обострится твоя болезнь.

И действительно: все чаще она икала, все реже притрагивалась к еде, не решалась одна выходить из дома, мучили жуткие сны — просто кошмары! С чувством вины Евдокия ловила тревожные взгляды мужа и пожимала плечами:

— Не виновата я, Леня. Это маньяк.

Наконец Леонид Павлович постановил:

— Нельзя тебе больше бояться. Это слишком опасно. К тому же, давно пора сменить обстановку. Беру отпуск и две путевки.

— Ура-аа! — обрадовалась Евдокия и, зная пристрастия мужа, взмолилась: — Только не надо в Испанию.

Он нахмурился:

— Хорошо, а куда?

— В Сочи хочу! В Сочи! Скучно мне в тех заграницах. Все там искусственное, чужое, все там стерильное: даже улыбки.

— Сочи так Сочи, — нехотя согласился муж, — но учти: в Сочи тоже маньяк.

— Ерунда, — отмахнулась счастливая Евдокия, — там будешь ты. Господи, рядом со мной все время! Даже не верится, — восхитилась она.

Леонид Павлович оказался прав: и в Сочи маньяк преследовал их на каждом шагу. Радио, телевидение, пресса: все — только о трупах. Будто маньяк свел мир с ума.

Но права оказалась и Евдокия: больше маньяк ее не волновал. Первое время она еще цепко впивалась своими хрупкими пальчиками в надежную руку мужа, но и это быстро прошло. К ней вернулись хорошее настроение и аппетит, исчезли икота, ночные кошмары и, самое главное, страхи исчезли. Леонид Павлович успокоился, постановив: «Здорова Даша моя, здорова».

И вот в самый последний день будто все разом вернулось: нервная, вредная и снова икота.

«Конечно, — злилась на весь белый свет Евдокия, — как тут болезнь не вернется, когда все о нем говорят. Кажется, только маньяк интересует людей. Нет у них дел поприятней, чем кости поганцу перемывать. Маньяк — в магазинах, маньяк — на базаре, маньяк — ресторанах и даже в салоне красоты, там тоже только маньяк. Впрочем, там больше всего. Когда одни женщины собираются…»

Волнующий, слегка хрипловатый бас мужа вплелся в тревожную мысль Евдокии:

— Уфф, упаковался. И, кажется, проголодался. Дашенька, сейчас отнесу вещи в багажник и — в ресторан. Надо как следует подзарядиться перед дальней дорогой.

— Как скажешь любимый…

Леонид Павлович поднял свой кейс и крякнул ошеломленно:

— Почему тяжелый такой? Даша, — он строго взглянул на жену, — чего ты туда натолкала? Неужели камней?

Евдокия лгать не решилась. Она робко кивнула и прошептала с мольбой:

— Ленечка, для нашего садика.

К пущей убедительности она два раза икнула и напустила капельки слез в глаза.

Леонид Павлович хотел было взорваться, но, увидев слезы, подумал: «Она же ребенок. Икает уже. Еще, не дай бог, приступ начнется, вернется болезнь…»

Махнув рукой, он обреченно поволок чемоданы к автомобилю, удивляясь и себе, и своей молодой жене. Каким-то непостижимым образом они успели обжиться в номере «люкс» сверх основательно, а ведь там все уже было, от туалетной бумаги до зубочисток. Евдокии же мало. Пристрастие у нее окружать себя хламом. За двенадцать дней она столько в номер свой натащила, что сборы домой все больше напоминали основательный переезд в другую страну. И, что ужасней всего, выбросить даже вшивой салфетки не смей, ни-ни! За что ни ухватишься, все самое нужное — непременно надо тащить с собой! А тут еще камни эти!

И как добрый заботливый муж, и как опытный психиатр Леонид Павлович понимал, что с женою надо быть понежней — и южное солнце, и его возражения, и хлопоты отъезда (черт их дери!) не самым лучшим образом сказываются на ее нервной системе.

«Разумеется, надо бы с Дашенькой бережней, — думал он, внешне легко, но не без труда влача неподъемные чемоданы. — Надо меньше ей возражать, хотя, с другой стороны, и я не железный. На ее выдумки и капризы никаких нервов не хватит. Спрашивается, зачем тащить эти камни с моря, когда их можно и дома купить? Тонкая натура! Любительница прекрасного!

А что она выкинула, натура эта, вчера! Попросил ее на столе прибраться, так она, задумчивая моя, „прибрала“ дорогущую пепельницу прямо в мусорное ведро. В то ведро, в которое загодя вывернула тарелку сациви и объедки со всей санаторной столовой — очередная дворняжка, видите ли, --">