Маргарита Малинина - Мертвые тоже скачут

воспоминаний о твоем детстве и любопытных подробностей наших семейных тайн. Мама сейчас в командировке, она вернется через неделю, в воскресенье. Тогда и приходи.

– Нет, доча, ты не поняла! – замахал руками папаня, поднимаясь. – В том-то и дело, мне они нужны сейчас. Именно сейчас.

– К чему такая срочность? – никак не могла я взять в толк.

Во время двукратного произнесения слова «сейчас» гость выглядел так, словно его жизнь висела на волоске и положительный исход зависел лишь от этого самого «сейчас». А коли не сейчас, исход всенепременно будет отрицательным. Однако мне казалось в тот момент, что папаша преувеличивает экстренность ситуации.

– Понимаешь… – Он снова присел на краешек тумбы для обуви, причем в этом движении была такая безысходность, такая горечь, что я не могла уже играть роль стервозной незнакомки с собственным отцом:

– Ну что расселся в прихожей? Разувайся, идем пить чай.

– Ты какой чай предпочитаешь? Или, может, кофе?

– Ой, я люблю зеленый. С жасмином. Но, вообще, как тебе удобнее. Что такое? – испугался сидящий на табурете перед столом папаша моих взлетевших бровей.

– Да нет, ничего… – выдохнула я, потянувшись за чайником. – Просто я тоже люблю зеленый с жасмином. У нас никто, кроме меня, его не пьет. Ни мама, ни бабушка.

– А, понятно, – улыбнулся отец. Почему-то улыбки у него выходили какие-то пугливые, осторожные, будто он их украл и боялся лишний раз продемонстрировать. Неужели я так запугала его в нашу первую после стольких лет встречу? Он теперь даже улыбаться боится. В то же время, чего другого он ожидал? Он нас бросил, когда я была совсем маленькой, алименты не платил, не навещал и не присылал открытки. Как я должна была его встретить? Пасть к нему в объятья с громкими криками «Папочка пришел!»? – Мне так приятно, что у нас есть что-то общее. Я сейчас по-настоящему почувствовал себя твоим отцом.

– Зато я не почувствовала себя твоей дочерью, – огрызнулась я, однако ощутив, что внутри что-то все же дрогнуло. Действительно было что-то родное в том, что он предпочитает такой же чай, как и я. И в том, как он смотрит на меня, тоже определенно имелось что-то родственное и близкое. Тем не менее, я не могла так быстро растаять.

Отец вздохнул на мою реплику, но ничего не ответил.

Мы стали пить чай с печеньем, и я, наконец, спросила:

– Ну что там за история?

Оказалось вот как. Михаил Геннадьевич Любимов сильно проигрался в карты (почему-то факт, что папаня у меня завзятый азартный игрок, совсем меня не удивил) одному человеку, а долг этот по немыслимым для меня законам чести и морали считается чуть ли не священным. Почему-то отец рассчитывал выиграть и ставил на кон то, чего с собой у него не было. Чем раньше он отдаст долг, тем быстрее оправдается в глазах ближайшего окружения. Самое интересное, что денег у него на данный момент нет вообще, потому он, собственно говоря, и сел за игровой стол – надеялся выиграть.

– Чем ты себе на жизнь зарабатываешь? – прервала я рассказ хмурящегося родственника. – Только не говори, что игрой!

– Ну, по-разному бывает… – смущенно отозвался он. Вообще говоря, отец выглядел очень подавленным и пристыженным. Густые брови над маленькими впалыми глазками продолжали хмуриться, точно он пытался вспомнить причины, по которым пал так низко, дрожащие пальцы нервно перебирали волоски разношерстной бородки. – Я вроде как сантехник.

Я решила уточнить:

– Вроде как или сантехник?

– Сантехник, – закивал он. – Такая работа – то густо, то пусто. В поселке нашем лишь одно домоуправление, вот в нем я и числюсь. Все, кто мог, уже ванны и унитазы себе поменяли, остальным не по средствам. Последний месяц вообще – мертвый период. Кручусь, как могу.

– Постой, а где ты живешь-то? – По последним слухам папан пребывал в нашем городе. А город у нас довольно крупный, не столица, конечно, но поселком явно не назовешь.

– В Валищево. Знаешь? Сорок восьмой маршрут туда идет.

Я кивнула.

– Один живешь-то? – Его черед кивнуть. – А как же баба твоя?

– Ну… Разбежались, – покраснев, выдал отец тайну личной жизни и отхлебнул из чашки остатки совсем остывшего чая. – Уже полтора года как.

– А детей-то не нажили?

– Не нажили, – с сожалением ответил Михаил Геннадьевич.

– Ладно. – Несмотря на мое «ладно», мне было странно и даже неприятно услышать такой ответ. Все же я часто думала об отце, кто он, что он, и все время представляла вокруг него, такого большого, --">