Галина Михайловна Куликова - Дырка от бублика

— А что это за «Затруднительное положение» такое? — пробурчала Дана. — Там что, выступают беременные женщины?

Борис захохотал за своей газетой.

— Даже я знаю! — принялся объяснять Юрий. — На передачу приглашают людей, которые попали в трудную ситуацию. Человек в камеру рассказывает о своей беде, и вся страна по телефону начинает давать ему дружеские советы.

— Чудовищно, — заключила Дана. — Но все равно давайте посмотрим.

Все, кроме Бориса, стали смотреть. Тот продолжал читать газету, постукивая ногой по полу. После заставки на экране появился ведущий с волосами, завитыми под каракуль, и большим ртом, в котором запросто мог бы поместиться микрофон. Когда он улыбнулся, от его зубов зарябило в глазах.

— Здравствуйте, друзья! — торжественно провозгласил он. — Как всегда, по вечерам с вами я, Антон Григорчук, в ток-шоу «Затруднительное положение»!

Публика загрохотала и заулюлюкала, и Дана заметила:

— Симпатичный мальчик.

Борис тотчас же вылез из-за газеты, посмотрел на Григорчука и громко фыркнул. В знак солидарности Юрий тоже фыркнул.

Обфырканный ведущий продолжал тем временем щебетать:

— И сегодня гостья нашей студии — Надежда Степанец, встречайте!

В студии появилась маленькая глазастая брюнетка, постриженная под Мирей Матье. Энергичной походкой она прошла к гостевому диванчику, свалилась на него и стала так и сяк складывать ноги.

— Ой! — громко воскликнула Элла и даже подпрыгнула от избытка чувств. — Это же кузина моего Астапова — Надя! Вы только посмотрите на нее!

Все и так смотрели. Дана даже придвинулась ближе к экрану.

— Вот это Надя? — переспросила она. — Значит, с ее ребенком ты сидишь по субботам? Шурик, кажется?

— Ну да! Наверное, Шурик тоже там. Интересно, а Астапов знает? Может, позвонить ему? — Элла уже хотела вскочить и броситься к телефону, но сестра, сделав мрачное лицо, не позволила.

— Погоди, — сказала она и упреждающе вытянула руку. — Сначала послушаем, что скажет кузина. Что там у нее за затруднительная ситуация?

— Я пришла к вам на передачу, — начала Надя глубоким грудным голосом, — потому что у меня нет никого, с кем я могла бы посоветоваться.

— Она что, сирота? — спросил Борис и отбросил газету, которая пролетела через всю комнату, перебирая в воздухе страницами, после чего громко чавкнула о стол.

— Я сирота, — тут же подтвердила его догадку Надя, стиснув перед собой руки. — Родители умерли, когда мне было шестнадцать лет. А других родственников у меня нет.

— Как это нет? — громко и сердито спросила Элла. — А Астапов?!

— Зато есть близкий человек, — продолжала между тем сирота. — Именно из-за него я пришла сегодня в студию. Мне очень нужен совет.

Надя закусила губу. Из правого глаза у нее выкатилась большая бриллиантовая слеза и, остановившись на щеке, немного попозировала перед камерой. Моторный Григорчук тем временем забегал по студии, представляя телезрителям остальных своих гостей — психолога Михаила Анцыповича, красногубого дядьку с мохнатой черной бородой, похожего на Карабаса-Барабаса, модную писательницу Ирму Скандюк и инициатора возрождения кулачного боя Дмитрия Куроедова. Все трое, судя по их виду, чувствовали себя очень хорошо и уже изготовились слушать драматичный рассказ Нади.

То, что рассказ будет именно драматичным, стало ясно без слов. У Нади сделалось вдохновенное лицо — брови сдвинуты, губы плотно сжаты.

— Итак, расскажите нам, Надя, о своем близком человеке, — поощрил ее Григорчук, пристраиваясь на самом краешке стула напротив гостьи.

— С Игорем мы познакомились шесть лет назад, — послушно начала та, глядя в камеру.

— Ее близкого человека тоже зовут Игорем. Как Астапова! — громко сказала Элла и наклонилась вперед, чтобы ничего не пропустить.

— Он работал в банке, — продолжала Надя, — а я продавала цветы в маленьком магазинчике на углу. Мы сразу понравились друг другу.

— Ее Игорь работал в банке… — пробормотала Элла. — Как Астапов.

— Он часто покупал цветы? — с любопытством спросил ведущий.

— Да, очень часто! — оживилась Надя.

— А для кого, если не секрет?

— Для своей первой жены, — застенчиво ответила та.

Публика, гнездящаяся в студии на пластмассовых стульях, выстроенных лесенкой, заворчала. Было непонятно, одобрительное это ворчание или наоборот.