Елена Топильская (синоним для Елена Валентиновна Топильская) - Алая маска

все говорили, что квартира генеральская, и полковник вот-вот станет генералом.

На сколько же он был старше бедной Алины? Лет на тридцать, не меньше. Она вышла замуж даже раньше своей старшей сестры, моей матери, но детей им Бог не дал, хотя я теперь думаю, что Бог был ни при чем, а такова была воля Алины. На балах в Офицерском собрании у нее от кавалеров отбою не было, танцевала она дивно, полковник злился, а она и плечом не вела. Меня брали туда, на балы, два раза, уже не помню, почему не оставили дома, и я все подмечал. И Алина знала, что я слежу за ней ревнивыми от любви глазами, но ей это нравилось, я чувствовал. Мы почему-то сразу стали понимать друг друга без слов. И я откуда-то знал, что поручик Александров испытывает к моей тетушке такую же сильную любовь, как и я. И она к нему неравнодушна, и они часто танцевали вместе, Алине даже сделала замечание сухощавая пожилая супруга майора Коломийца, что, мол, неприлично без пяти минут генеральше три танца подряд обещать одному и тому же офицеру. Алина, помнится, присела перед ней с деланной покорностью – несмотря на то, что для майорши делать замечание полковнице по меньшей мере странно, глаза опустила, и никто бы не усомнился, что младшая дама приняла этот укор старшей дамы и испытала угрызения совести. Только я, из укромного угла наблюдавший за танцорами и упивавшийся успехом моей Алины, знал, что про себя она посылает противную старуху к черту и будет делать так, как ей заблагорассудится, только об этом никто не будет знать.

И вправду, никогда никто не пускал досужих сплетен о полковнице Алине Федоровне, никогда она не давала повода. И почему-то после смерти полковника роскошный красавец Александров исчез, будто и не было его. Неужели он бывал в доме только ради полковника, а вовсе не его прелестной жены? Но как бы то ни было, Алина сразу отказала от дома всем, кто хоть раз взглядывал на нее с мужской заинтересованностью. Странно; я долго пытался разгадать причины ее добровольного заточения во вдовстве, но так и не узнал истины. А еще будущий судебный следователь!..

Почему вдруг мне вспоминается сегодня мое детство? Не потому ли, что окончание Университета знаменует для меня начало самостоятельного жизненного пути, и я хочу понять, достаточно ли я созрел для этого? Я, новоиспеченный кандидат на судебную должность, заручившийся согласием Министерства юстиции, канцелярии генерал-прокурора о назначении меня в Петербургский округ судебным следователем, – готов ли я духовно и нравственно к тому, чтобы читать в чужих сердцах их интимные драмы и трагедии? К тому, чтобы все силы душевные и физические, отпущенные мне природой и Господом, отдать уголовному правосудию, обновленному суду, делу, которое я сознательно избрал своим жизненным поприщем?

Без преувеличения могу утверждать, что считаю себя достаточно подготовленным к будущей работе с академической точки зрения. Я старательно изучал приемы западноевропейского гласного устного процесса, свободного от предустановленных доказательств, знакомился с блестящими образчиками подлинных и переводных речей французских, немецких и британских обвинителей, штудировал лекции Владимира Спа-совича о теории судебно-уголовных доказательств, но главным считаю даже не тонкости риторики, а дух нравственных начал, способный поддерживать в обществе представление о правде и справедливости, как о реальном, а не отвлеченном понятии, – это слова глубоко почитаемого мною бывшего прокурора Петербургской окружной судебной палаты, а ныне – председателя Петербургского суда Анатолия Кони, не без влияния которого я избрал свою жизненную дорогу. И все же гораздо более, чем карьера судебного обвинителя, меня прельщает следственная деятельность. Пусть она не столь видна обществу, и не столь благодарна, как гласное судоговорение, приносящее скорые плоды признания успешному судебному оратору, – все равно.

Поэтому я гораздо с большим удовольствием, нежели речи обвинителей, изучал труды Иоганна Якоба Пленка по анатомии и хирургии в переводах с латыни лекаря Ивана Кашинского, коль уж этим уважаемым доктором было сказано, что судьи, исследующие случаи врачебно-судебные, должны быть совершенно знающие во всех частях врачебной и рукодеятельной науки – сиречь хирургии, надлежащим образом испытаны на медицинском факультете, в честности постоянны и к открытию истины присягой обязаны… И каким душевным волнением отзывались во мне эти слова, --">