Евгений Игоревич Новицкий - Хлопушка с прицелом

объяснение…

— Тут много всего, — поморщился Герман. — Прежде всего, жнейцеры — конъюнктурщики. Я-то снимаю только то, что лично мне нравится, а они, понимаешь, — то, что понравится начальству…

— Неужели начальству может понравиться такая чепуха, как «Воскресение»? — недоуменно сказала Галина.

— Опять ты за свое, — вздохнул Герман. — Говорю же: никому это не может понравиться. Но поскольку это Лев Толстой, начальство делает вид, что им нравится… Жнейцеры знают это, вот и экранизируют всех подряд: всех этих устаревших толстых, лермонтовых, гончаровых…

— Печориных, — вставила Галина.

— Не смешно, — угрюмо посмотрел на нее Герман.

— Ну, а почему бы и тебе чего-нибудь не экранизировать? — предложила Галина, наклонив голову.

— Да я пытался, — напомнил Герман. — Но ведь все уже разобрано! Паразиты подсуетились — на годы вперед забронировали решительно всю классику. «Войну и мир» забрал Бондарчук, «Преступление и наказание» — Кулиджанов, «Даму с собачкой» — Хейфиц… Даже смехотворные «Двенадцать стульев» — и те уже заняты Гией Данелией…

— Единственным талантливым из тобой перечисленных, — заметила Галина. — Ну, а мы-то с тобой в этом году что будем снимать?

— Не знаю пока, — процедил Герман и нервно зажег очередную сигарету. — Я уже пять сценарных заявок подал. Ни одна пока не одобрена… Да даже если и одобрят… Что дальше? К чему это приведет? Ну, сниму я еще одну картину. Ей опять дадут вторую категорию, и никто ее толком не увидит… А жнейцеры продолжат варганить свои дефективные «Воскресения»… И так всю жизнь.

— Неужели это никак нельзя изменить? — простонала Галина.

— Пока живы жнейцеры? — фыркнул Герман. — Исключено!

— Живы, говоришь, — повторила Галина. — А тогда знаешь что — убей Жнейцера!

— А что, это мысль, — хмыкнул Герман, выпуская дым из обеих ноздрей. — Очень неплохо было бы прикончить этого паразита… Только вот как?..

— Отрави его, — хихикнула Галина.

— Как Катя Маслова отравила купца? — усмехнулся Герман.

— Какая Катя? — не поняла Галина.

— Ну, эта, из «Воскресения»…

— А-а, — протянула Галина. — Что ж, вот именно так его и отрави. Поступи с ним, вдохновившись, так сказать, его же опусом.

— Гм, — только и произнес Герман, после чего надолго задумался.

Когда Галина уснула, он встал и, не включая свет, взял с полки томик Толстого. Герман помнил, что роман «Воскресение» находится в предпоследнем томе имеющегося у него собрания, поэтому не ошибся и выбрал на ощупь нужную книгу.

Затем Герман пошел на кухню, зажег там свет, присел, закурил и стал листать книгу.

Дойдя до интересующего его места, он стал жадно читать:

«…По возвращении Смелькова из дома терпимости в гостиницу “Мавритания” вместе с проституткой Любкой сия последняя, по совету коридорного Картинкина, дала выпить Смелькову в рюмке коньяка белый порошок, полученный ею от Картинкина…»

3

Следующим вечером кинорежиссер Жнейцер, уютно устроившийся в кресле за чтением журнала «Новый мир», услышал звонок в дверь.

«Кто бы это мог быть?» — недоуменно хмыкнул про себя Жнейцер и пошел открывать.

За порогом стоял его коллега Графов.

Жнейцер невольно поморщился. К Графову он относился с тщательно скрываемым презрением.

Однако врожденная деликатность заставила Жнейцера сделать вид, что он слегка даже обрадовался нежданному гостю.

— Г-герман? — с заминкой выговорил хозяин. — Какими судьбами? Ну что ж, проходи…

Герман вошел, закрыл за собой дверь и только потом сказал:

— Привет, Мойша!

Жнейцер снова недовольно поморщился. Он не любил, когда ему напоминали о его еврействе. Тем более что он давно сменил свое первоначальное имя Моисей на Михаил. А тут вдруг этот бесцеремонный Графов зачем-то напоминает об этом. Да еще с такой фамильярностью…

Но и в этот раз Жнейцер заставил себя промолчать. «В конце концов, я ведь действительно Мойша, — подумал он. — Именно так меня звали в детстве. А Графов… как бы я к нему ни относился, все-таки коллега. А у нас, режиссеров, чрезмерно церемониться в общении друг с другом не принято…»

— Здравствуй, Герман, — с запозданием ответил Жнейцер на приветствие Графова. — Так какими, говорю, судьбами?

— А ты как думаешь? — усмехнулся Герман и зачем-то подмигнул хозяину.

Жнейцер вконец растерялся:

— Да я, право, не знаю, что и --">