Григорий Пронченко - Явление Сатаны. Записки провинциального сыщика

И я прошел во вторую комнату. Там все было гораздо спокойнее. Толстый лежал на полу без чувств, а склонившийся над ним Ракитин пытался привести его в себя шлепками по брюзлым щекам.

– Вот, ваше высокобродь, извольте, – встретил меня усмешкой городовой Метальников. – Какие нежные бандиты пошли! Едва нас завидел, сразу – хлоп! – и в обморок!

Я достал из кармана флягу с коньяком и, протянув ее Ракитину, предложил:

– На-ка, влей ему глотка два.

Городовой, втянув носом аромат напитка, с сожалением ответствовал:

– Эх! Я б и сам не отказался от глоточка!

Я знал, что Ракитин совершенно равнодушен к спиртному и всего лишь храбрится перед своими более старшими товарищами после страшной картины последних минут. Желая подбодрить его, я согласился:

– Это можно будет. Но только после завершения дела. А то я тебя знаю!

Ракитин благодарно просиял и аккуратно наклонив фляжечку, влил лежащему на полу толстяку в рот ароматную жидкость.

И вдруг сзади раздался ужасный грохот, потом вопли и из комнаты, где стоял аппарат, выбежал размахивая руками горящий человек. Он со заметался по коридору, потом бросился к выходу. За ним бежали двое полицейских.

– Тащите этого на выход! – скомандовал я и кинулся вслед за горящим человеком.

Во дворе полицейские уже сбивали с лежащего на земле человека пламя.

– Сымай мундир, Щукин! – крикнул один из полицейских.

– Щукин!? – ошарашенно вскричал я. – А где Пургин!?

– Так, там, стало быть, – оторопело махнул рукой на распахнутую дверь, ответил полицейский.

Я бросился в дом. За мною – Пульхров и еще кто-то. Но в узком коридоре мы налетели на тащивших тяжеленного толстяка городовых. После минутной заминки я, наконец, прорвался к комнате с аппаратом, но сразу отшатнулся назад – из дверного проема вырвались жаркие языки пламени.

– Михаил Николаевич! Скорее выходите, ведь вы сгорите!

Но в ответ я услыхал веселый голос:

– Э, нет, господин полицейский! На каторге мой талант мне будет без надобности! Я уж лучше здесь, вместе со своим хронографом подохну! Видно, эти живые картинки своим родителям лишь смерть приносят!

И Пургин дико захохотал. Потом его смех перешел в глухой кашель. Я тоже начал задыхаться от заполнявшего коридор дыму и выбежал во двор.

Когда прибыли пожарные, огонь уже охватил все здание…

Чтобы читатель окончательно понял произошедшее, осталось лишь рассказать о паре часов, предшествовавших поимке одного из злодеев и гибели другого.

После разговора с Шутихиным, мы с моим помощником и двумя городовыми отправились на постоялый двор в Малой Кашме. Там, застигнутый врасплох и ошеломленный моим заявлением, что их преступление раскрыто, Петр Ежецкий (а это был именно он, а никакой не Валерий Попов) рассказал все без утайки.

Год назад к Ежецкому за помощью в починке некоего аппарата обратился сокурсник по технологическому университету Михаил Пургин. Аппарат этот, называемый Пургиным «хронографом» или «проэктором живых картинок», был способен фотографировать движущиеся объекты, которые потом можно было воспроизводить. Нынче-то кинематограф стал вполне обыденным явлением. Но в то время о его существовании немногие-то слыхали, не то что видели.

При перевозке, как пояснил Пургин, хронограф случайно упал и у него раскололась одна из линз, а также была повреждена трубка, посредством коей производилось фотографирование.

Происхождение аппарата Михаил объяснил весьма странно – с его слов хронограф завещал ему некий французский изобретатель Луи Лепрене. С ним Пургин познакомился в Дижоне, где гостил у одного своего знакомого. Луи продемонстрировал Михаилу работу аппарата и похвалился, что с его помощью добудет много денег и мировую славу. Француз даже пригласил своего русского друга в Англию, где намеревался получить патент. Но по пути из Дижона в Париж Лепрене внезапно тяжело заболел. Наказав Пуртину отвезти аппарат в Париж, он сошел с поезда на какой-то крохотной станции, намереваясь отыскать там врача. При расставании, Луи сказал приятелю, что в том случае, ежели болезнь его закончится трагедией, то все права на свое изобретение он передает Михаилу.

Пургин прождал