Вадим Вольфович Сухачевский (Долгий) - Декамерон 1914 (авторская версия)

Было семь часов утра. Спросил:

— К обеду, говоришь? — на что воспоследовал ответ:

— К ужину — точно починúм.

(«М-да!..»)

— А пешком дойду?

— А чего нет? Щас и дойдешь.

— «Щас» — это к обеду?

— Не-е, к завтреку.

— И как идти?

— Да вот… — Рука его продклала петляющие движения, на словах это, однако, звучало: — Прамо, прамо и прамо.

И я двинулся в путь «прамо», то есть петляя, как мне было указано, по дороге, проходящей меж гор, благо, из вещей у меня был всего лишь один довольно небольшой саквояж.

– —

…Ныне, когда уже позади все перипетии этой кровавой истории, которую я теперь, находясь на пороге Вечности, зачем-то взялся записывать, должен сказать и о своей скромной персоне…

Хотя — кому должен, почему должен? Этой самой Вечности я не должен ровным счетом ничего (уж не настолько я преувеличиваю свою роль во вращении Мироздания), а на отзывы читателя нисколько не рассчитываю, как и вообще на публикацию сей рукописи. Во всяком случае, при своей жизни, которая уже вплотную уперлась в те самые Врата. Просто какие-то навыки, приобретенные мною за немалую жизнь, понуждают к связности повествования. И тут мне никак не обойтись без упоминания о самом повествователе и о его гномах, которые еще не раз будут здесь появляться.

Но прежде — о себе.

– —

Сейчас мне 37 лет и из-за этих самых гномов уже вряд ли когда-либо исполнится 38.

Забегу, однако, на пару лет назад. К своим 35-ти годам я, по нашим понятиям, немало преуспел: генеральский чин, должность губернского прокурора в большой губернии, даже, было дело, сватали в губернаторы другой губернии, поменьше, но я решил отложить такой изгиб карьеры на потом. (Ах, как сколь призрачны бывают порой эти самые «потом» в нашей жизни!)

Что же держало меня на прокурорской должности? У нас ведь теперь в нашей России-матушке — кáк? Прокурор — он сатрап, око государево.

Но уже само возникновение такого вопроса будет свидетельствовать о том, что вопрошающий совершенно не осведомлен о деятельности нашего столь ортодоксального, казалось бы, ведомства и, видимо, судит о нем преимущественно по последнему и на мой вкус далеко не самому сильному роману глубокоуважаемого графа Льва Николаевича Толстого «Воскресение», где, если помните, прокурор выставлен полнейшим недоумком, каковые, впрочем, увы, среди прокурорских встречаются не режеми (хотя и отнюдь не чаще), нежели среди прочих российских чиновников.

Конечно, краснобаи-адвокаты в отечестве нашем куда как более обласканы общественным вниманием и любовью, и большинству видится, что либерализм — такая же их неотъемлемая принадлежность, как принадлежность священнослужителя — Божья благодать. Ну а как, в таком случае спрошу я вас, быть с судебным процессом над помещиком Благочестивцевым, что несколько лет назад вызвал немалый шум и в нашей губернии, и за ее пределами?

Сей Благочестивцев (несмотря на свою фамилию, бурбон, картежник и отчаянный пьяница) пьяница, возродил у себя в имении совершенно феодальные порядки, за любой пустяк подвергал крестьян телесным наказаниям и вовсю использовал право первой ночи. Дело обрело огласку лишь после того, как двое крестьян скончались в результате жесточайшей порки, а одна молодая женщина наложила на себя руки. И кто же заслуживал большего общественного одобрения, нанятый этим Скотининым наших дней модный московский адвокат, расписывавший заслуги древнего рода Благочестивцевых перед Отечеством, небывалую широту души своего подзащитного, а также напиравший на его временное умопомрачение (будто бы в менее умопомраченном состоянии тот когда-либо пребывал), или же ваш покорный слуга, поддерживавший перед присяжными обвинение и таки добившийся кары для мерзавца в виде четырех годов тюрьмы?

Кстати, речь мою тогда общественность оценила как блистательную, фрагменты ее в последствии не раз цитировались в газетах, даже в столичных, а там, в зале суда, я удостоился аплодисментов со стороны присутствовавших на процессе прогрессивных курсисток и студентов с самыми что ни есть идеями.

Ну а дело о растлении несовершеннолетних работниц фабрикантом-миллионщиком Брюхановым! Негодяй запугивал несчастных тринадцати-четырнадцатилетних девочек угрозой выселения их семей из принадлежавших ему бараков и утолял с ними свою мерзкую похоть. В итоге одна девочка одна девочка --">