Владимир Калашников - Лига выдающихся декадентов

произойдёт, жалеть не будете? — просюсюкал Розанов.

Вольский рявкнул:

— Что вы хотите сказать?

Дав гостю время успокоиться, Розанов изъял из ровненькой шкапной подборки том, от прочих неотличимый. Полистал и протянул раскрытый на литографической вклейке: в овальной рамочке — изящная женская головка с натёртыми розовой пудрой щёчками, украшенная колечками тёмных волос.

— Что за прелестное создание? Судя по старинному наряду, наперсница моей бабушки, — натужно пошутил Вольский.

— Сие прелестное создание, — менторски начал Розанов, — устроило дуэль, которая закончилась смертельным ранением Пушкина. Того самого Пушкина, поэта. Будьте знакомы: Идалия Григорьевна Палетика.

— А теперь вы начнёте декламировать малоизвестные пушкинские стихи? — иронизировал Вольский.

— Возьмите лупу оценить её украшение.

— И без того разберу: крестик с колечком. Египетский значок?

— Он и есть. Впрочем, не торопите фактов. Аполлинария Суслова — знакомо ли вам это имя?

— Нет. Кто сия особа?

Розанов втиснул бумажный кирпич обратно в стену своей крепости и обернулся на гостя:

— Старая подруга Фёдора Михайловича Достоевского. И — моя жена.

Вольский вгляделся в лицо Розанова и едва заметно качнул головой в сторону жилых комнат. В этом сдержанном движении сквозил невысказанный вопрос.

— Варенька — тоже моя жена, тайно мы повенчаны, — объяснил Розанов. — Аполлинария в разводе отказывает вот уже четверть века, и детишки наши с Варенькой из-за того считаемы незаконнорожденными.

— Н-да, — крякнул Вольский.

— Много кровушки она попортила, — продолжал Василий Васильевич. — Фёдору Михайловичу. И мне тоже.

— А Борька здесь причём? — разозлился Вольский, дабы скрыть неловкость.

— Обождите, сейчас до Бориса Николаича дойдём.

— Я слушаю вас, — буркнул меньшевик.

— Суслова изводила Фёдора Михайловича инквизиторски. Труд его в грош не ставила.

— Литературоведенье, бесспорно, предмет интересный…

— Книги эти на языки переведены, в университетах изучены. Понимаете, чего мы — все мы — из-за бабских прихотей лишиться могли?

Вольский слушал мрачно, более не пробуя встрять.

— Позже, с Достоевским развязавшись, меня заприметила, поманила, а я и рад — как же: роскошная дама, близкая знакомая великого писателя… Сам в петлю полез. Повенчались. Откуда мне было знать коллизии, которые у неё с Фёдором Михайловичем были? Спустя немного времени сунула мою первую брошюру дружкам, подучила их. Прихожу я на зов в чужую гостиную, а там… вымолвить гадко… Книжечку мою высмеивают и… струями жёлтыми заливают!

— Негодяи! — с чувством припечатал Вольский.

— И вот, этим утром я узнаю, что вашего товарища Борю Бугаева одна дама уламывает: брось писать стихи!

— Неужто — Суслова?

— Нет. Минцлова.

— А-а-а, «колода»…

Машинально нахмурившись грубому прозвищу, Василий Васильевич продолжал:

— Только вот амулетик — что у Палетики, что у Сусловой, что у Минцловой: един.

— Секта? — нахмурился Вольский.

Розанов скорбно улыбнулся, что означало: да.

— Чего оне добиваются?

— Очевидно их цель: изводить и уничтожать соль земли русской — писателей.

— Я сам в некотором роде… гм-гм, веду кое-какие записи, — признался Вольский. — Не полагаясь на одну лишь память, сохраняю кое-какие факты для себя самого и потомков. Очевидно, не имею чести принадлежать к «соли», — он обиженно оттопырил нижнюю губу, — коль скоро не отыскала меня роковая женщина. Но я помогу вам, то есть Боре — ради былой с ним дружбы.

Розанов поведал Вольскому, как продемонстрировал утренней гостье планшет с античными монетами, вопросив:

— Узнаёте что-нибудь?

— Да вот же он, этот знак! — воскликнула Мариэтта и торопливо уточнила: — Только у Минцловой — кругляш, то есть края закруглены.

— Ещё древнее, — вымолвил тогда непонятное Василий Васильевич, а сейчас объяснил Вольскому: — В седую древность монеты по-простому: вручную расплющивали металлический кругляш между двух штемпелей и на этом заканчивали. Гурт оставался необработанным — отсюда и происходит закруглённость краёв.

— Что же, секта из фараоновского Египта себя ведёт? — уточнил Вольский. — В существование пятитысячелетних заговоров я ни за что не поверю.

— Нет, конечно же. Нам важно знать: оне понимают в истории и считают необходимым носить именно такую примету. Николай --">