Елена Басманова - Тайна серебряной вазы

– Даже, скажу тебе по секрету, водочка в графинчике – с фосфором.

– С фосфором? – подозрительно переспросил доктор.

– Да. И знаешь, это я сама придумала. Хрящики осетровые купила, подсушила и столкла в порошок. На нем и настаивала.

Доктор содрогнулся, представив себе рыбный привкус водки с фосфором. Но, оглядев еще раз нарядный и опрятный стол, покрытый безукоризненно чистой белой накрахмаленной скатертью, аккуратно сложенные салфетки на парадных фарфоровых тарелках, разложенные по блюдам кушанья – ровно двенадцать, – отбросил сомнения. Хрустальный графинчик с прозрачным сомнительным напитком совсем перестал казаться опасным, когда рядом с ним любящий племянник увидел памятную с детства вазу, в ней лежали традиционные для их семейных рождественских праздников орехи и синий изюм. Нет! Даже уверовав в целительные свойства фосфора, заботливая тетушка не забыла, чем порадовать своего единственного племянника.

Горел верхний свет. Уютные теплые отблески от свечей, зажженных на маленькой елочке, что стояла на столике в углу, едва заметно играли на свежем лице женщины, чья молодость давно минула, а старость еще не наступила. Неторопливое течение рождественского ужина располагало к доверительной беседе.

– Давно ли ты видел профессора Муромцева? – поинтересовалась тетушка, передавая Климу Кирилловичу тарелку с маленькими пирожками-ломанцами.

«Не добавила ли тетушка в пирожки вместо меда и мака полезного фосфорического порошка из осетровых хрящиков», – подумал доктор, но вслух произнес:

– Две недели назад. Завтра нанесу ему визит.

– Кажется мне, что тебе приглянулась муромцевская барышня. Не смущайся, пора. Пора уж и о своем гнезде подумать. Не век же под тетушкиным крылом хорониться.

– Я не смущаюсь. Действительно, старшая барышня мне очень нравится. Красивая, кажется, неглупая, и есть в ней какая-то таинственность, загадочность. Чего стоит одно только имя – Брунгильда! Для младшей, Машеньки, Брунгильда, кажется, образец для подражания. Хоть выглядит это порой комично. Они разные. И Машенька никогда не будет похожей на сестру. Конечно, она еще маленькая, ей всего-то шестнадцать, да и домашние ее все еще называют детским именем Мура. Она еще себя не знает – тем интереснее мне как медику, исследователю человеческой натуры, наблюдать те перемены, которые могут с ней происходить. Интересно, в ком – в старшей или младшей – проявятся аналитические способности отца. Он по-настоящему крупный ученый. Меня, правда, смущает Мурин неумеренный интерес к оккультной литературе, по всему дому разбросаны ее книги о спиритизме, духах, демонах, привидениях, колдовстве. Будем надеяться, это детское, пройдет.

– Это никогда и ни у кого не проходит, – заметила тетушка, – хочешь, верь, а хочешь, нет, но и я этим переболела. Блюдца и столы вертеть уже не стану, да и другими глупостями заниматься не буду... А все же никак ты меня не убедишь, что связи с иным миром – бывшим или будущим – не существует. Я чувствую, что она есть. Можно называть это интуицией, ничего не меняется.

– Благодарю вас, тетушка, ужин был замечательный. – Доктор вложил в обыкновенные слова всю свою ласковость и снисходительность к обеспокоенной женщине, он чувствовал себя триумфатором. – Но ваши предчувствия и ожидания чего-то нехорошего, по счастью, сегодня не сбылись. Пора уж и ко сну собираться.

– Конечно, Климушка, – ответила тетушка виновато, – прости меня, глупую, не сердись. И верно, пора спать. Дай, благословлю тебя перед сном.

Племянник тетушку Полину радовал. На ее глазах из белокурого крепыша он превратился в ладного юношу, мужчину. И ростом и статью выдался в покойного брата: сложения крепкого, но без всякой полноты, сразу видно, что сила и энергия у него немалые, хотя и скрыты за спокойными, несуетными движениями. А черты лица мягкие, нос немного вздернут, уголки упрямых, четко очерченных губ приподняты, так и ждешь, что сейчас радостно улыбнется, в серых глазах лукавые искорки появятся. Это у него уже от Софьюшки, от невестки, и светлым лицом в нее... И кудри от матери унаследовал: детские беленькие кудряшки ныне сменились густой волнистой темно-русой шевелюрой.

Полина Тихоновна перекрестила племянника, поцеловала его в лоб и в обе щеки, погладила по голове и пожелала ему спокойной ночи.

Клим Кириллович отправился в спальню, дышавшую, как и все в доме, целомудрием и почти медицинской чистотой.

--">