Эллис Питерс - Эйтонский отшельник

цветник, где розы на клумбах уже переросли и начали ронять лепестки. Обогнув угол буксовой изгороди, они вышли на широкий двор, пустынный в этот утренний час, когда почти все находились на работах. Разве что несколько приезжих прохаживались подле странноприимного дома и конюшен. Едва Хью с Кадфаэлем обогнули высокую изгородь и сделали несколько шагов по двору, как чья-то маленькая тень метнулась от ворот хозяйственного двора, где тесно, в три ряда, стояли сараи и амбары с монастырскими запасами, и тут же пропала в узком проходе, что вел со двора в монастырь. Минуту спустя она вновь мелькнула уже на другом конце аллеи. Глаза мальчика были скромно потуплены, руки смиренно сцеплены на животе, — ну сущий ангел! Кадфаэль предусмотрительно тронул Хью за плечо и приостановился, не желая, очевидно, слишком смущать мальчика.

Тот прошел мимо лазарета, свернул за угол и был таков. Можно было не сомневаться в том, что, едва убедившись в счастливом избавлении от посторонних глаз, он вновь дал деру, — только пятки засверкали! Хью мрачно усмехнулся. Кадфаэль посмотрел ему в глаза и промолчал.

— Ну и ну! — сказал Хью. — Ты снял яблоки только вчера, их даже не успели разложить по корзинам. Хорошо еще, что мальчишка встретился нам, а не приору Роберту. Это с животом-то оттопыренным, как у беременной женщины!

— Кое-кто из нас смотрит на такие вещи сквозь пальцы. Наверное, он выбирал самые большие яблоки, но не больше четырех. Ворует он в меру. Может, проспорил, а может, и просто из озорства, ради удовольствия вновь и вновь искушать провидение.

Поднятая бровь Хью свидетельствовала о том, что он в недоумении.

— Почему именно четыре?

— Потому что при школе у нас только четверо мальчиков, а если уж воровать, то, разумеется, на всех. У нас есть еще несколько послушников, чуть постарше, но перед ними он вряд ли несет какие-либо обязательства. Пусть воруют сами или остаются с носом. А известно ли тебе, как зовут этого постреленка? — спросил Кадфаэль улыбаясь.

— Да нет, но ты почему-то остановил меня.

— Правда? Как бы то ни было, это сам Ричард Людел, новоявленный лорд Итона, — сказал Кадфаэль и задумчиво, как бы в оправдание пошатнувшейся репутации мальчика, добавил. — Но, честно говоря, он еще не знает об этом.

Когда за Ричардом прислали послушника, он, скрестив ноги, сидел на берегу мельничного пруда и сосредоточенно догрызал остатки большого сочного яблока.

— Тебя зовет брат Павел, — объявил посыльный, и выражение лица у него было, как у человека, вынужденного сообщить дурные новости. — Он ждет тебя в монастырской приемной. И лучше поторопиться.

— Меня? — удивленно спросил Ричард, еще не до конца переживший радость от удачно совершенной кражи. У него не было особенных причин бояться брата Павла, наставника послушников и учеников, который был человеком весьма мягким и снисходительным, но можно было попытаться избежать и его упреков. — А зачем я ему понадобился?

— Тебе лучше знать, — сказал послушник с ехидцей. — Мне он этого не сообщил. Ступай и узнаешь, если и впрямь сам не догадываешься.

Ричард бросил огрызок яблока в пруд и нехотя поднялся на ноги.

— В приемной, говоришь? — переспросил он.

Просьба зайти в такое уединенное и официальное место, как приемная, свидетельствовала о чем-то весьма серьезном, хотя Ричард не мог припомнить за собой никаких сколько-нибудь значительных проступков в последний месяц. Тем не менее, он решил держаться настороже. В задумчивости он неторопливо пошел прочь от пруда, ступая босыми ногами по прохладной траве; затем его задубелые ступни почувствовали булыжник мощеного двора, и наконец он оказался в небольшой сумрачной приемной, где наезжавшие время от времени миряне могли с глазу на глаз поговорить со своими оставленными в монастыре родственниками.

Брат Павел стоял, повернувшись спиной к окну, единственному в приемной, отчего и без того темное помещение казалось совсем мрачным. Брат Павел был высок, его коротко стриженые волосы, лежавшие вокруг бритой макушки, были все еще густы и черны, хотя монаху было уже под пятьдесят. Обычно он стоял, да и сидел тоже, слегка наклонившись вперед, поскольку уже много лет ему приходилось общаться главным образом с теми, кто вдвое уступал ему в размерах; сам же он имел намерение лишь наставлять их на путь истинный, а не подавлять своей статью и мощью. Он был добр, учен и снисходителен и отлично делал свое дело, умея держать своих --">