Андреа Жапп - Дыхание розы

сильнее хитрости, и он сказал:

— Вы прекрасно знаете, мадам, что инквизиторский суд не предполагает присутствия адвоката, если только адвокатом не становится сам обвиняемый.

— В самом деле.

— В самом деле?

— Мне известна эта особенность, — ответила Аньес до того уверенным голосом, что инквизитор почувствовал себя униженным.

Никола обуздал ярость, закипавшую в нем и побуждавшую его дать Аньес пощечину. Ему следовало бы молчать, он это понимал, но желание увидеть, как она побледнеет, было столь горячим, что он продолжил как можно более слащавым голосом:

— По сложившемуся обычаю мы не сообщаем имена наших свидетелей и тем более содержание их заявлений… Тем не менее, поскольку вы дама, я могу предоставить вам эту привилегию…

— Я уверена, что вы поступите по справедливости, так, как это желательно, мсье. Если позволите, я немного вздремну. Длинные дни, которые меня вскоре ждут, предрасполагают к отдыху.

Аньес прислонилась к деревянной спинке сиденья и закрыла глаза.

От ярости на глазах Флорена выступили слезы. Он крепко сжал зубы, боясь, что сорвется и наговорит всякой чепухи, которая покажет Аньес, что он находится на грани нервного срыва. Пришедшие Никола на ум слова немного утешили его, слова, произнесенные одним из самых почитаемых знатоков канонического права: «Окончание процесса и смертный приговор служат не для спасения души обвиняемого, а для поддержания общественного блага и устрашения народа… Если невиновного трудно отправить на костер… я восхваляю обычай пытать обвиняемых»^[2].

У Аньес не было ни малейшего желания спать, она размышляла. Удалось ли ей обозначить еще одну веху в этой длинной битве, которую она приготовилась вести? Она осознала необъяснимую враждебность этого человека к ней, его неудовольствие тоже. «Клеман, как это случилось, что ты, еще совсем ребенок, всегда защищаешь меня?» — подумала она. Благодаря Клеману Аньес знала, что Флорен использует первую хитрость инквизиторов, одну из их многочисленных уловок.

Несколько месяцев назад, в июле, почти ночью, Клеман пришел после одной из своих частых отлучек весь взбудораженный. Было слишком поздно, и Аньес уже удалилась в свои покои. Девочка легонько постучала в дверь, спрашивая разрешения поговорить.

Нет, вспоминать о Клемане нужно только как о мальчике, иначе она совершит оплошность, которая подвергнет их жизни опасности. Сохранять привычку говорить о нем лишь в мужском роде.

Ребенок постучал в дверь, спрашивая разрешения поговорить. Он обнаружил Consultationes ad inquisitores haereticae pravitatis^[3] Ги Фулькуа, который затем стал советником Людовика Святого, а впоследствии Папой под именем Климента IV. К этой книге прилагалось тоненькое практическое пособие, в котором были собраны чудовищные методы. Клеман задыхался:

— Мадам, мадам… если бы вы знали… Все это лишь западня, ложь, чтобы получить признания, пусть даже ложные.

В практическом пособии на самом видном месте было написано: «Необходимо сделать все, чтобы обвиняемый не смог доказать свою невиновность. Таким образом, никому и в голову не придет, что приговор был несправедливым…»^[4]

— Какая чудовищная гнусность, — недоверчиво прошептала Аньес. — Но ведь речь идет о суде Божьем… как они смеют? Где ты отыскал эти книги?

Ребенок пустился в сбивчивые объяснения. Он упомянул о библиотеке, но затем ловко обошел вопрос Аньес.

— Я в этом вижу знак Божий, мадам. Знать все плутни своих врагов, предвосхищать их — значит не попасть в ловушки, которые они расставляют вам на каждом шагу.

Клеман рассказал Аньес о методах, призванных запугать и унизить обвиняемых, чтобы сломить сопротивление самых стойких, о махинациях и манипуляциях со свидетельствами. Простых людей расспрашивали о принципах христианской доктрины. В том, что они не могли ответить на все вопросы, не было ничего удивительного, однако их невежество становилось доказательством того, что они впали в ересь. Клеман также поведал ей о редких случаях обжалований приговоров обвиняемыми. К этой процедуре прибегали лишь единицы, к тому же без особого успеха. Ходатайство, посланное Папе, имело все шансы затеряться, причем чаще всего это делалось сознательно, если, конечно, в роли посланца не выступал какой-нибудь могущественный человек, специально приехавший в Рим. Можно было также потребовать отвода инквизитора под предлогом, что тот питал особую неприязнь к --">