Хавьер Аррибас - Круги Данте

владений молодым соперником Каструччо Кастракани, которого прославляли как нового Филиппа Македонского или Сципиона Африканского.

Хранителем мира оказался Роберт, который гарантировал городу покой, но характер самих флорентийцев делал невозможным мир между горожанами; так что теперь внутренние противостояния соперничали по силе с внешними угрозами. Данте знал, что летом Роберт послал своим наместником во Флоренцию графа Гвидо Симона де Баттифолле, который прежде, в 1311 году, в замке Поппи, в Казентино, к радости Данте, никогда не мешал его литературной работе. Данте не видел ничего странного в том, что служивший ранее императору неудачник Гвидо так быстро превратился в защитника интересов недавнего врага императора ― короля Роберта. Гвидо относился к роду графов Гвиди, печально известных своими политическими принципами и убеждениями, менявшимися от зимы к лету. Так что граф примыкал то к гибеллинам, защитникам прав императора на итальянский полуостров, то к гвельфам,^[3] их противникам. Он преследовал только собственные интересы, потому что быть гвельфом или гибеллином теперь значило больше, чем просто обладать свободной политической или идеологической позицией. Обычно этот выбор был предопределен традициями семьи, которая относилась к той или иной партии, или, что еще более важно, естественными тенденциями в городе, в котором жил человек. То есть любой гражданин, если не подчинялся общему курсу, избирал изгнание, потерю состояния и все остальные неприятные последствия.

Хотя Гвидо намекал на германское происхождение обеих партий, вспоминая об имперских притязаниях Фридриха II Барбароссы, короля Сицилии, заявленных в XIII веке, на практике было вовсе не так. Границы мира были такими хрупкими, что из-за меняющихся поветрий отдельные люди или целые группы переходили из клана в клан добровольно или подневольно, как поступили графы Гвиди или как это случилось с самим Данте. Изгнанный из Флоренции, он был вынужден вступить в союз с другими изгнанниками и сблизился с гибеллинами, которых на его родине было мало.

Повозка остановилась, прервав размышления Данте. Он напряг слух, стараясь уловить хоть что-нибудь из происходящего снаружи. Но ему не удалось ничего разобрать в бормотании говоривших. Данте решил, что они подъехали к воротам. Поэт знал, что стражники днем и ночью стерегут выходы из Вероны и что нет ворот, которые охранялись бы без оружия. С грустью он понял, что солдаты правителя Вероны за несколько флоринов не станут интересоваться личностью кого-то под капюшоном, путешествующего в повозке таким странным образом. Волы снова двинулись с места, прошли через ворота мимо вознагражденного безразличия подкупленных стражников, и тут же разразился ливень. Долгое и трудное путешествие, более ста шестидесяти миль переезда без надежды на спасение, должно было завершиться непредвиденным возвращением Данте на родину.

Глава 3

Путешествие обещало быть нелегким уже с самого начала. Злодеям, захватившим Данте, надо было как можно скорее удалиться от Вероны, пока никто не заметил исчезновения оберегаемого сеньором поэта. Это был безумный ночной бег без остановки и передышки по грязным дорогам, проходящим вдалеке от античных римских и более оживленных дорог, которые были в лучшем состоянии.

Группа направлялась к Болонье, разрывая тишину ночи скрипом повозки и частыми жалобами недовольных животных, которые, к отчаянию поэта, продолжали тянуть повозку вперед. Большие чадящие свечи отмечали направление, но этим отметкам было невозможно следовать. Плащи защищали участников предприятия от сильного дождя. Когда же он еще усилился, похитители стали искать убежище под каким-нибудь деревом или в пещере. Внезапный грохот грома и дрожь земли заставили животных беспокоиться. Но едва гроза приутихла, группа снова двинулась в путь. Данте страдал от жестокости своих врагов, но его тело мало-помалу переставало мучиться от выпавших на его долю лишений. Он тяжело покачивался, толкая своих похитителей, которые, сидя по обе стороны от него, пытались сохранить равновесие и бормотали сквозь зубы проклятия. Данте, почти свыкшийся с капюшоном, различил среди прочего бодрость в голосах этих людей. Они были одержимы энтузиазмом, достойным лучшего применения. Иногда поэту казалось, что тьма вокруг него сомкнулась навсегда.

Повозку подбрасывало на кочках, и поэт вынужден --">