Юрий Михайлович Кларов - Пять экспонатов из музея уголовного розыска [с иллюстрациями]

первый в республике милицейский парад: «…Быть постоянно на посту завоеваний Октябрьской революции — вот одна из наших неотложных задач… Всё, что добыто морем крови и жизнями многих тысяч лучших сынов трудовой России, — все это отдается под охрану красному милиционеру…»

Тут же отпечатанный на стареньком «ундервуде» текст милицейской присяги: «Я, сын трудового народа… обязуюсь стоять на страже революционной законности и порядка и защищать интересы рабочих и крестьян…»

Под текстом присяги — фотографии сотрудников Петрогуброзыска, погибших при выполнении своего долга. Многие красные милиционеры расстались с жизнью, очищая молодую республику от скверны бандитизма…

В музее экспонировались отобранное у преступников оружие (ножи, револьверы, пистолеты, винтовки, гранаты), воровские инструменты («рвотки», «шапоры», «гусиные лапки», «балерины»), поддельные документы, дагерротипы, отпечатки пальцев, альбомы фотографий воров различных специальностей. А в дальнем углу комнаты находилась витрина, которую можно было бы назвать так: «Искусство, история и уголовный розыск». Здесь под толстым стеклом лежали скромный медальон, рисунки перстня, старинных часов, фотографии солдата петровских времен и кресла.

Ничем не примечательные как будто экспонаты. Но Усольцев не зря выделил для них специальную витрину. С каждым из этих экспонатов была связана история. Весьма любопытная история, полная самых различных и разнообразных приключений.

~

Экспонат № 1

Треугольному оправленному в серебро каменному медальону, который лежал перед нами на гладкой полированной поверхности письменного стола, было без малого двести лет. Немой свидетель французской революции…

Но немой ли? По темному от времени серебру медальона раскинулась черная паутина миниатюрных, почти микроскопических рисунков.

— Ньелла, или, как ее у нас чаще называют, чернь, — объяснив Василий Петрович. — Один из древнейших способов обработки серебра.

Я взял медальон в руки и поднес его к глазам. Ньелла изображала похороны Марата. На лицевой стороне медальона в орнаменте из остроконечных фригийских колпаков высилась украшенная лентами четырехгранная усеченная пирамида. На ее вершине в окружении горящих факелов стояло ложе с обнаженным по пояс, так, чтобы была видна рана, телом Друга народа. Справа — ванна, в которой тяжело больной Марат работал над очередным номером своей газеты, слева на деревянном чурбане, служившем трибуну революции письменным столом, — его окровавленная рубашка.

На тыльной стороне медальона, в его верхней части, — прорезные контурные изображения Бастилии и двух отрубленных голов: Людовика XVI и Шарлотты Корде. Под ними снова сделанные чернью слова Марата: «Свобода должна существовать только для друзей отечества, железо и казни — для врагов».

Медальон не напоминал о прошлом — он его воскрешал. Всматриваясь в рисунки, я видел перед собой семнадцатилетнего юношу Жан-Поля Марата, который собирался уехать в далекий Тобольск для астрономических наблюдений, Марата-ученого, чьи исследования электричества были удостоены похвалы Франклина, и Марата — члена грозного Конвента, в ботфортах, кожаных штанах, в куртке с открытым воротом и красным платком на голове…

Я слышал грохот пушек и стук деревянных башмаков санкюлотов, мелодию «Марсельезы» и голос Робеспьера, видел, как представители Совета Коммуны вручают почетную шпагу основательнице Народного клуба вооруженных женщин Теруань де Мерикур. Вместе с членами Национального собрания читал обращение гражданок секции городской ратуши: «Жанна д’Арк спасла Францию в царствование деспота Карла VII. Окажемся ли мы менее мужественными, мы, свободные гражданки, поклявшиеся скорее умереть, чем вернуться в прежнее рабство?»

— Эта вещь попала в руки Усольцева летом 1917 года, — сказал Василий Петрович, — а всего месяц спустя она, скажем так, исчезла. --">