Николай Михайлович Новиков - Карьерский оборотень. Месть карьерского оборотня

вместе со мной в кабине крана? — Катя рассмеялась.

Иван с восхищением смотрел в ее красивые голубые глаза, легонько поцеловал длинные белокурые пряди.

— Какая же ты у меня красавица, Катюша. Я так люблю тебя, что уже сил нет ждать до конца сентября. — Он крепко прижал ее к себе, жадно поцеловал в пухлые губы.

— Ох, медведь, задушишь, — сказала Катя, и не думая вырываться из объятий Ивана. Лишь склонила голову ему на грудь. — И я люблю тебя, Ваня, хоть завтра стану твоей женой, но ты же знаешь, папа сказал, что нужно подождать, посмотреть… он вообще человек осторожный.

— А мне из-за этого мучиться приходится, — пробурчал Иван.

— И мне тоже. Но ведь недолго уже осталось, а там будем вместе. И стану я милиционершей.

Иван наклонился, снова поцеловал ее в губы. Такую легкость и такую силу чувствовал он в своем теле, что прикажи она поднять это огромное бревно и отнести на другой конец поселка, он бы сделал это шутя. Катя Клейн, гордая, неприступная красавица Катя Клейн скоро станет его женой! С ума сойти! Сколько парней увивались вокруг нее, сколько сил пришлось затратить ему, Ивану Потапову, чтобы отбить охоту у кавалеров провожать Катю до калитки. И зарезать его обещали, и застрелить, да дважды и стреляли, но разве этим испугаешь бывшего десантника? Он даже уголовных дел возбуждать не стал: у обоих «снайперов» отнял ружья, разбил вдребезги о бетонные ступеньки веранды, а парням набил морды так, что неделю на улицу не выходили. И это было гораздо действеннее официального ареста: другие поняли, с кем имеют дело. И конечно, никто не побежал в район жаловаться. Парни-то в милиционера стреляли, спасибо еще, что не посадил дураков.

И вот уже скоро, через две недели, Катя станет его женой. Его милиционершей.

— Катюша, — взмолился Иван, — прогони меня, пожалуйста. Не могу я от тебя уйти, честное слово.

— Боишься, что люди увидят, как суровый наш участковый целуется с девушкой? — кокетливо спросила Катя.

— Но сегодня же среда, танцы. А там наши сорви-головы непременно какую-нибудь бузу устроят. За ними глаз да глаз нужен, сама понимаешь. Твой братец Роман где сейчас?

— Дома его нет, наверное, на танцах:

— Вот балбес растет! — вздохнул Иван. — Не понимаю, почему Федор Петрович потакает ему? Семнадцать лет парню, учиться не хочет — разве это дело? Совсем от рук отобьется.

— Ты прав, Ваня, — с досадой сказала Катя. — Но что я могу поделать? Роман очень похож внешне на нашу покойную маму, и папа в нем души не чает. Хочет отправить в ноябре на курсы экскаваторщиков. А Роман, ты же знаешь, спит и видит, как бы уехать в Германию. Но папа не может ехать без меня, а я — без тебя. А ты, мой суровый милиционер, я знаю, никуда отсюда на поедешь…

— Так я же не немец, — развел руками Иван.

— Это неважно, — возразила Катя. — Хуже, что Роман ничего не желает понимать. Папа говорит, что нужно подождать. Возраст у него такой.

— Занялся бы делом, не было бы дурных мыслей в голове, — пробурчал Иван.

— Ваня, милый мой… — Катя всем телом прижалась к нему. — Мне так не хочется тебя прогонять. Но, если нужно — поезжай. Увидишь там Романа, скажи, чтобы немедленно шел домой. Скажешь?

— Я люблю тебя, Катя…

— И я тебя, Ваня… Скажешь?

— Ну конечно, скажу. — Иван нехотя поднялся. — Да еще и уши надеру. По-родственному, чтобы отца не позорил своими выходками.

— Только не очень, а то наябедничает отцу. — Катя тоже встала, ее гибкие белые руки обвили шею Ивана. — Мне так хорошо с тобой, Ваня…

Танцплощадка находилась за поселковым клубом: асфальтовый круг, обнесенный высоким забором из металлической сетки. Внутри играл магнитофон, подсоединенный к усилителю и двум громкоговорителям на столбах, по краям площадки стояли парни и девчонки, которые приходили сюда не столько для того, чтобы танцевать, сколько чтобы себя показать и на людей посмотреть.

В общем-то, порядок там соблюдался почти всегда. С одной стороны, дружинники, назначенные Иваном, дежурили у входа и не пускали на площадку пьяных, а с другой — все ссоры только начинались внутри, а заканчивались, как правило, за забором, на пустыре неподалеку от танцплощадки. Вот там, в густых сиреневых зарослях, могло случиться все, что угодно.

Туда-то и направлялся Иван Потапов, проклиная службу и хулиганистую молодежь, которая не только пила больше, чем следовало, но и почти открыто курила «план», благо конопли в --">