Дмитрий Поляков-Катин - Берлинская жара

тихо, как мышь, новому начальнику первого отдела абвера полковнику Ханзену: «Кстати, где Канарис? Не так часто я зову его на совещания». Ханзен сбивчиво доложил, что Канарис в Испании. Но Гитлер не стал его слушать, махнув рукой.

В этом месте Хевель сдавленно чихнул. Гитлер удивленно посмотрел на него: «Надо лечиться, Вальтер. Сейчас не время болеть». Хевель судорожно закивал и погрузился в носовой платок.

«А теперь о главном, о том, что внушает мне оптимизм, что питает мою веру в победу. — Вытянутая рука фюрера мягко опустилась на стол. — Это великие достижения нашей науки в создании чудо-оружия, которое — теперь я в этом абсолютно уверен — поставит жирный крест на этой войне, сколько бы фронтов против нас ни открывали наши враги. И речь вовсе не о «Фау», как вы могли подумать. Речь о том, что трудно себе даже вообразить. И уже очень скоро. Предлагаю рейхсфюреру Гиммлеру, который, по моему распоряжению, возглавил весь комплекс работ по созданию нового вооружения, доложить о нашем прорыве в этом направлении». Легкое оживление в зале показало неподдельный интерес к этой теме.

Не изменив напряженной, почти робкой позы, Гиммлер поправил очки, тихо кашлянул, принял черную папку из рук Шелленберга и деликатно подвинул ее Гитлеру.

— Мой фюрер, — тихо сказал он, — прежде чем я смогу ответить на ваши вопросы и на вопросы моих коллег, прошу вас лично просмотреть этот доклад. Как вы, безусловно, понимаете, есть определенная специфика, выделяющая данную тему, и я бы просил, чтобы вы с ней предварительно ознакомились. В любом случае и я, и соответствующие специалисты круглосуточно в вашем распоряжении.

— Вы считаете?.. Хорошо. — Гитлер передал папку Борману и согласно кивнул.

Стало понятно, что Гиммлер не желает раскрывать подробности в присутствии кого бы то ни было, кроме самого фюрера. С его подачи о чудо-оружии болтали в каждой пивной, так что вера в него растаяла раньше слухов. Но вот надежды пылали все жарче.

Других выступлений предусмотрено не было. Гитлер встал. Вслед за ним, с грохотом отодвигая массивные кресла, поднялись все присутствующие.

— Я пригласил вас вовсе не затем, чтобы здесь и сейчас принять решение, — устало подытожил фюрер, — а затем, чтобы, с учетом всего здесь сказанного, вы подумали и сделали свои выводы, о которых мы еще поговорим. — Он замолчал, устремив взгляд на объемную картину Воллбера «Партийный съезд в Нюрнберге» 1933 года, и тихим голосом добавил: — Это относится ко всем сомневающимся… Хайль.

Когда они выходили из рейхсканцелярии, со стороны Унтер-ден-Линден донеслись визги сирен, предупреждающие о возможности авианалета. Надев фуражку, Шелленберг невесело пошутил, вращая пальцем возле своего уха:

— Если бы слуха Вагнера коснулись эти звуки, валькирии полетели бы под другую музыку.

Кейтель холодно посмотрел на него через монокль в левом глазу и ничего не сказал, а вот Йодль не сдержал усмешки. Идущий позади рейхсминистр Шпеер похлопал Шелленберга по плечу и шепнул ему на ухо: «Забавно».

Берлин, Шарлоттенбург, 16 мая

В лабиринте подвалов роскошного отеля «Адлерхоф», возведенного на фундаменте винных амбаров в стиле прусского эллинизма чуть ли не самим Карлом Фридрихом Шинкелем (что было, конечно, рекламным мифом), время словно застыло в точке довоенного благоденствия. По неведомым причинам самолеты союзников обходили стороной дорогу на Потсдам, зенитные батареи на Кайзерштрассе преимущественно стояли без дела, и отчасти по этой причине «Адлерхоф» уверенно держал марку спокойной и безопасной гавани для приезжающих в Берлин госчиновников, высокопоставленных военных и иностранцев.

Запоздалая весна навалилась наконец теплой грудью на измученный холодными дождями город, согрела его мягким жаром созревшего тела, и на какой-то миг могло показаться, что войны нет, а есть только солнце и цветущие под ним душистые кусты сирени. С улиц исчез наконец терпкий дух бурого угля, которым испокон века топились печи берлинских домов, и оживившиеся хозяйки кинулись драить покрытые рыжим налетом окна и подоконники своих квартир, словно смывали следы тяжелой зимы со своей жизни.

Бодро загребая кривой ногой, в бар отеля «Адлерхоф» спустился, как всегда, идеально выбритый, с фиолетовой бабочкой вместо галстука, Гуго фон Носков по прозвищу Джорджи Танцуй-нога, последний представитель захиревшего рода саксонских --">