Лиза Лосева - Черный чемоданчик Егора Лисицы

вполне уверен, пусть не в себе, но в науке, которую считаю своим призванием.

Постепенно и разговоры, и шуршание дождя пополам с мокрым снегом по окнам я перестаю слышать, сосредоточившись на деле. Прижимаю ковер — он влажный, но не от крови, а от воды. Дожди идут третий день подряд. Крови из изуродованной кисти совсем немного, значит, пальцы отрезали после смерти. А вот отчего смерть? Пулевых и ножевых ранений на теле нет. На затылке — травма. Испачканный кровью угол массивного стола явно виновник разбитого затылка, но он ли причина смерти? И этот спазм мышц, «улыбка» — ее я объяснить не могу.

Сложно определить и время смерти. Эта новая для судебных медиков процедура не всегда дает точный ответ. Из передовых статей французского криминалиста Лакассаня, главы Лионской школы судебных медиков, я знаю, что сделать это можно при помощи данных о посмертном охлаждении тела. В первые три-четыре часа после смерти температура падает примерно каждый час на один градус. Но в комнате так холодно! Точно определить не выйдет, пожалуй, я рискнул бы назвать время после полуночи, но до рассвета.

Пока я занят первичным осмотром, к Курнатовскому подходит военный врач Эберг.

— Курнатовский, позвольте на несколько слов.

Видимо, начальство уже здесь.

* * *

— Снова с помощником? Не вижу необходимости в присутствии врача на месте преступления. Простите, скажу прямо, и репутация сомнительна. Эберг — врач с большим опытом… А тут, извините, студент. Да и то, по-моему, бывший.

— Это не дело Эберга. Он помогает живым.

Я невольно слышу, как Курнатовский, Эберг и — с ними — адъютант и курьер для особых поручений при штабе Шеховцев говорят с несколькими офицерами у окна. Среди них выделяется высокий военный. Привычно отмечаю детали, с моим недостатком это особенно важно — запомнить жесты, одежду, привычки. У всех они разные: кто потирает руки, кто вынимает поминутно часы. А вот этот господин спокоен, только одна бровь немного приподнимается все время вверх (нервный тик). В волосах и усах нет седины, но у глаз заломы морщин, а на щеках видны фиолетовые сосуды — рискую предположить диагноз «атеросклероз», интересная болезнь из недавно открытых. Значит, он старше лет на пять, чем кажется на первый взгляд. Это выборный атаман Войска Донского, один из командующих силами армии здесь, на Юге России. Обрывки их разговора долетают до меня, суются под руку, отвлекают и мешают.

— Лисица не кончил курса, вы правы, но он врач, поверьте, — это вступает сам Эберг, поддерживая меня. — Важнее то, что у него опыт есть, специализируется на судебной медицине. Работает передовыми методами, сам иногда удивляюсь. Ян Алексеевич, что скажете?

И тут же Курнатовский — ему в тон:

— Репутацию у меня заработал, я поручусь. Да и потом, ведь у нас никого другого нет, вы и сами это знаете. До того ли сейчас медикам?

К таким разговорам я привык. Точнее, приучил себя. Пусть обсуждают. И все равно мысленно я проговаривал все то, что хотел бы сказать господину атаману вслух. Уверенность большинства сторонних лиц в том, что любой врач может проводить манипуляции с телом, не погубив улик, была нелепа, но с ней приходилось считаться. Чтобы сдержаться и не вступить в спор (моя вспыльчивость и без того уже многого мне стоила), я повторяю про себя нужные главы из «Пособника при судебно-медицинском исследовании трупа». Но, видимо, решение принято, ко мне идет Шеховцев. Пожимая руку, он говорит, что меня допустят к телу, и дальше, чуть тише:

— Курнатовский прав — других взять неоткуда. Уж не сердитесь, но это для атамана аргумент. Да и имя Льва Кирилловича сыграло роль.

При упоминании Льва Кирилловича Шеховцев смутился — он всегда легко краснеет, а тут получилось, что он неловко намекнул на протекцию, которую мне оказывает Лев Кириллович Вольский (ЛК, как называли его в нашей семье; сейчас его так называю только я). В ответ на слова Шеховцева я промолчал, сделав вид, что не заметил бестактности. Шеховцев мне нравится, он всем нравится. Хоть он и появился в штабе недавно, но мы с ним быстро по-дружески сошлись. Может, дело в возрасте? Он, по всей видимости, еще моложе меня.

В наш разговор вмешивается Курнатовский и довольно бесцеремонно просит всех подождать за дверью. Когда мы остаемся втроем с телом, он переходит к делу сразу без лишних объяснений:

— Вы можете продолжать, Егор? Все необходимое с вами.

Мой медицинский саквояж — на --">