Сергей Ермаков - Кровавая ротация

слышишь, мы к тебе обращаемся? — возмутился Виталик, после того как приложился к бутылке с пивком.

Татьяна обернулась и смерила «ухажеров» презрительным взглядом с головы до ног. Это их лишь рассмешило и подзадорило.

— Че ты таращишься, «соска»? — загоготал Виталик. — Деловая колбаса что ли?

Его напарника эта тупая шутка Виталика необычайно рассмешила, и он стал громко хохотать, кашляя и чихая одновременно. Свидетели этой сцены, стоящие вокруг Татьяны, старались не замечать происходящего и неизвестно чем бы закончилась эта история, если бы в поле зрения встречающих и самих хулиганов не появилось бы два милиционера, потеющих в своей серой и душной форме под тяжестью вооружения и от этого крайне раздраженных.

Они медленно двигались вдоль перрона, придирчиво разглядывая всех встречающих вологодский поезд, стараясь выявить среди них лиц, которым можно врезать дубиной по горбу за нарушение общественного порядка или же содрать взятку за отсутствие регистрации в столице. Хулиганы, заметив милицию, угомонились, притихли и даже недопитое пиво спрятали за спины.

Поезд тем временем подъехал к платформе и остановился. Милиционеры прошли мимо. Сонный проводник открыл тяжелую дверь, вышел первым и безразлично уставился куда-то в закопченное небо. Пассажиры стали выходить один за другим, волоча свои тяжелые баулы, чемоданы и коробки. Возле выхода из вагона образовалось небольшое столпотворение. Встречающие и прибывающие, завидев друг друга, начинали целоваться и обниматься, загораживая для Татьяны видимость. Она вытягивала шею, стараясь не пропустить человека, которого встречала. Сонный проводник наконец проснулся и стал кричать, позевывая:

— Проходим, проходим, не толпимся у выхода!

Но никто его не слушал. Наконец, из кучи встречающих и приезжающих выбрался мужчина, абсолютно лишенный тяжести багажа — с одной только маленькой спортивной сумкой. Ему было лет сорок на вид, одет он был крайне немодно, как будто приехал не на поезде из Вологды, а на машине времени из восьмидесятых годов или же из заброшенной деревни, куда мода вообще не доходит. Аккуратная стрижка отдавала рыжеватостью, глубоко посаженные большие глаза смотрели внимательно вокруг одними лишь только движениями зрачков. Широкие привычно нахмуренные брови придавали глазам суровое и настороженное выражение.

Татьяна отца узнала сразу. Именно по этим глазам и по рыжим, таким же как у нее рыжим волосам. Она словно на себя в зеркало посмотрела. И отец ее узнал. Тоже по глазам и по рыжей копне. Хотя у самого у него на голове осталась только редкая рыжеватая поросль. Он подошел к Татьяне, улыбнулся и спросил:

— Извините, вы Татьяна?

Татьяна заметила на его клыках во рту металлические коронки. Даже не золотые, а просто металлические, какие ставят на больные зубы за бутылку самогона деревенские фельдшера.

— А вы Алексей Никитович? — спросила она.

— Да, — кивнул он, — я ваш родной отец, Татьяна. Здравствуйте.

— Здравствуйте… — нерешительно сказала она, разглядывая его небритое обветренное лицо.

****

Тринадцать лет она не видела этого человека и пыталась вспомнить эти глаза, волосы, нос, рот. Ничего не получалось. Где-то в глубине Таниной памяти, как обрывки восьмимиллиметровой кинопленки, все еще хранились какие-то мутные эпизоды, связанные с мужчиной в военной форме, который брал ее на руки, подкидывал к потолку, гулял с ней по белому снегу. Был ли это ее отец или какой-то посторонний мужчина она не помнила. И, как ни старалась, не вспомнила его лица, словно потускневшая старая пленка в ее голове осыпалась и затерлась.

Фотографий родного Татьяниного отца в их доме не было, мама выбросила их, вычеркнула отца из своей памяти и из дочкиной заодно. Татьяна помнила, что в детстве отец казался ей огромным великаном, которого она хватала за коленки и просовывала голову между ног — немудрено, ведь ей было всего пять лет тогда, когда отец с мамой расстались. Татьяна заметила, что теперь они с отцом почти одного роста. Нет, он все-таки чуть повыше ее, потому что она стоит на высоких на каблуках, а он в каких-то подозрительных совдеповских разношенных кедах.

— А ты красивая выросла, — сказал отец, любуясь ей, — как мама…

Татьяна усмехнулась на этот неловкий комплимент и пожала плечами. Она не знала как разговаривать с ним — ведь отец был для нее практически чужим человеком. Пропадал где-то --">