Юрий Николаевич Ильин - Предсмертная исповедь дипломата

было как-то неловко это сделать на публике, хотя к себе я её крепко на краткое мгновение привлек, и сделал это с большим внутренним удовольствием, волнением даже. А у Насти в глазах сияло довольство собой и восторг победы. Люди вокруг, быстро остыв от остроты поединка, переключились на темы, им более близкие, а в целом дело шло к тому, что пора пришла заканчивать веселые спортивные дела, ибо следующим по программе дня был ужин, а за ним в 20.00, как обычно, приятно ожидаемый киносеанс. Были, конечно, предложения дождаться Константина Ивановича и в полной мере потешиться над его неловким положением, но предлагавших было немного, а большинство уже двинулось в сторону домов. Наша семья, несколько поколебавшись, пошла туда же. Мы поравнялись с посольством, когда услышали внутри него выстрел. Выстрел в вечерней тишине был какой-то особенно громкий. Мы, естественно, опешили, замерли, не зная и не понимая толком, что бы всё это могло значить? Остановилась и та группа, которая шла впереди нас. Все мы в какой-то тревоге уставились на здание посольства. Молчали все. И тут, вдруг, распахнулось крайнее окно нижнего этажа, из него по пояс высунулся перепуганный донельзя дежурный и заорал:

– Люди! Беда, большая беда! Константин Иванович… – он на секунду замолк, перевел дух и на чей-то вскрик: «Что там с Константином Ивановичем?!» – сказал, как выдохнул, – он погиб…

Я был рядом с посольской дверью и, еще не услышав конец фразы дежурного, но поняв, что произошло что-то страшное, непоправимое, рванулся внутрь здания и побежал к кабинету Константина Ивановича. Остальной народ побежал вслед. Распахнув дверь кабинета, я в ужасе замер. Друг мой лежал на полу, как-то неестественно сжавшись. С правой стороны его головы текла кровь. Пистолет был отброшен в сторону. Я кинулся к телу Кости, но и просто на взгляд было ясно, что он мертв. Выстрел был сделан в висок. Кабинет наполнился людьми, но было как-то очень и очень тихо. Тихо от случившейся неожиданно трагедии и от полного незнания, что же теперь надо делать. Я этого тоже не знал. Лишь беспомощно смотрел на окружающих людей и понимал, что в этой группе я вроде бы по служебному положению старший, а значит, мне и нужно решать. Дежурному сказал: – Звони на виллу послу. Призови сюда также советника – посланника и, конечно же, консула.

Поиск истины

Я посмотрел на мрачные, растерянные лица окружающих. До того молчавшие, люди вдруг загомонили. Посыпались причитания и советы, к месту и не совсем. Мне ничего не оставалось, как только сказать:

– Товарищи, в этом случае мы бессильны. Пожалуйста, давайте выйдем отсюда, хотя бы во двор.

Взгляд мой упал на Настю, которая в испуге и в страхе, вся бледная, прижав ладони к лицу, стояла в углу комнаты. Она глядела на труп Кости и в глазах ее стояла такая тоска и такой ужас, что у меня в каком-то испуге и у самого упало сердце. Дочь прижалась к ее бедру, на труп она не смотрела, а из глаз ее текли слезы. Народ потянулся на выход, я подошел к Насте, обнял, и тут она припала к моему плечу и зарыдала навзрыд. Таких эмоций в ней я представить не мог. Тело Насти дрожало в каком-то неистовом приступе, а в меня она прямо-таки вцепилась. Я пытался как-то ее успокоить, но это не помогало. И тут она бросила взгляд на лежавший на полу рядом с трупом пистолет, и взгляд этот был столь диким, что я испугался, подумав, что в какой-то момент она, наверно, могла бы его схватить и разрядить в себя обойму. Нет, тогда я просто испугался, а остальное додумал позже в порядке простого недоумения: не могла же Настя подумать, что Костя покончил с собой из-за трех проигранных ей партий в настольный теннис.

В общем, я в меру возможности спокойно и настойчиво вывел жену и дочь из здания посольства, не будучи уверен в том, что надо делать дальше. Мне было необходимо каким-то образом увести семью домой, тем более что Настя была в каком-то полу беспамятстве.

Однако была и очевидная служебная необходимость остаться до приезда начальства, ибо я был единственный дипломат – свидетель. В поисках выхода я подвел все еще рыдающую Настю и перепуганную дочь к скамейке на спортивной площадке, ласково, но настойчиво усадил на нее дочь и Настю, сам сел рядом, продолжая их успокаивать и обнимать. Все люди, потолкавшись какое-то небольшое время у крыльца посольства, разошлись по делам. Вскоре и Настя более или менее успокоилась, взяла дочь за руку, и они тоже пошли домой. А я остался с тяжелым сердцем как по --">