Алексей Васильевич Губарев - Фант

Дыке горькую правду о его "героическом" предке. Во время застолья хватили самогону и начались разговоры о жизни, где дошло затронуть и прошлое.

-Тю, та грец с тобою, – встрепенулась разрумянившаяся бабка на скромное упоминание Дыкой о подвигах прадеда, – Хто казав, шо твий прадед був гэрой? Вин такий же гэрой. як с козы балэрина. Казать начистоту, так щэ тот був пакостник твий прадед? Сибирска язва слаще, отсохни мий язык, чи хучь от тута и провалиться минэ на этом самом мисте.

Дыка попытался было возразить, на что бабка как отрубила: – Казать тоби, дитятко, хто був твий пращур у самом диле? И понесла, понесла…

На деле из её рассказа выходило совсем гадкое и плохо умещалось в неокрепшем сознании парня его прадед – мот и пьяница. Косой сажени в плечах, но с мужичьей смекалкой хитрющий босяк в семнадцатом примкнул к банде зеленых, где был на посылках по хозяйственной части. Состоя в банде, он не упускал возможности пострекотать из "Максима" по "краснопузым", о чем как-то похвастал по пьяной лавочке. Когда же банду разбили, он, уцелевши, рванул на пока еще сытный и теплый Дон. Там, пользуясь неразберихой и понимая, что расклад выпадает в пользу Ильича, ловко утаил прошлое и в образе матроса-балтийца примкнул к большевикам. Руководствуясь принципом, что рыло должно быть поближе к кормушке, он втерся в доверие тыловикам и также "зажигал" по линии войскового снабжения. А несколько спустя, под благовидным предлогом, умудрился стать членом партии. Новоявленный принципиальный революционер повел себя сообразно своей животной натуре. Оборотень с энтузиазмом включился в раскулачивание, и, пользуясь безнаказанностью и вседозволенностью, пошел вразнос, не давая проходу бабам, изгоняя семьи с насиженных мест, избивая до полусмерти непокорных, а порой и стреляя невинных. – Победителей не судят, – частенько изрекал садист, напиваясь вдрызг.

Почти год верзила безбожно кутил, предаваясь блуду и нагло списывая продовольствие на якобы разбитые беляками обозы, сбывая налево излишки. Там, на Дону, и женился, хамски обрюхатив дочь раскулаченных им же зажиточных казаков Дыкиных. Но, сколько веревочке не вейся…

Бурная деятельность идейного борца внезапно оборвалась в осеннее утро 20-го. Победителей, конечно, не судят, но случается их казнят.

Белоказачий разъезд услышал в степи нестройное пение.   На трёх подводах красноармейцы везли провиант одному из кавалерийских эскадронов, что был расквартирован на брошенном хуторе. На первой телеге расположилось четверо в новехоньких буденовках и при оружии. На двух других сидели три бабы и маленькая девочка. Один из бойцов, по всему главный, безмятежно дрых, хорошо уработавшись с очередной селянкой на сеновале, а трое тянули пьяными голосами заунывную песню. Когда казаки окружили обоз, один из пьяных певунов, увидев беляков, попытался выхватить маузер. Этого казаки тут же зарубили. Двух других они стащили с телеги, отвели в балку и застрелили. А разбуженного шумом и ничего не понимающего Дыкиного прадеда, спустя минут пять после расправы над сослуживцами, повесили на ближайшей подходящей акации. О том, кто спящий, разьезду пожалилась одна из баб, не избежавшая грязных лап нахального ленинца. Когда непроспавшуюся скотину волокли к петле, тот только мычал и страшно таращил глаза на импровизированную виселицу. Зарвавшегося вояку казаки вздернули, громко поржав напоследок. Обоз реквизировали, а баб отпустили с миром.

По всему получалось, что заслуженный прадед Дыки никакой не герой, а напротив – приспособленец и негодяй. Некоторое время Дыка не верил злопамятной старухе с противным взглядом. Но, умение сопоставлять редкие сведения и эпизоды, вникая в краткие обрывки белой эмиграции, которые, несмотря на запреты, всё-таки ходили в народе, внимательное слушание станичных баек о лихом времени, подвигло его сделать неутешительный вывод и тут же сменить фамилию из стыда за предка. Дыка очень сильно переживал. – Ну, ладно, этого подлеца повесили. А кто ухитрился выжить? Такие же лжекоммунисты, которые заняли теплые места и умудрились передать их по наследству? – размышлял он, – чему верить-то в этой стране?

От предка-большевика Дыка унаследовал приступы неконтролируемой ярости, а по материнской линии – упрямство и долготерпение. Второй раз зона встретила уже Дыкина и вскоре, упростив, переработала в Дыку.

Были ли у Дыки в крови руки? А Бог его знает. В --">