Буало-Нарсежак - Любимец зрителей

знаете, выбора нет. Мсье де Шамбон.

— Я тоже мог их составить. Раз уже вы начали, вы можете обвинить меня.

— Внимание! Не будем терять главную мысль. Эти анонимные письма, если отнестись к ним серьезно, только ослабили бы версию самоубийства. Вспомните фразу: «Убирайся или…» «Или» означает: или мы тебя прикончим. Но кому было интересно убеждать вашу сестру в том, что ее мужа убили? Я задам вопрос по-другому, если хотите. Кто заинтересован в том, чтобы избавить ее от подозрений, угрызений совести?.. Кто сказал, что ему тоже угрожают? А! Теперь понимаете! Мсье де Шамбон, черт возьми.

— Он? Ну, и чего бы он добился?

— Мсье Монтано, — вежливо обратился ко мне Дрё, — не делайте вид, что вы ничего не понимаете. Он бы приобрел симпатию, внимание, интерес, даже любовь женщины, траур которой не длился бы вечно. Мсье де Шамбон ничего не терял, потому что автором угроз был он. А выигрывал все. Попробуйте возразить, что он не был влюблен в вашу сестру. Будьте откровенны. Вы знали это?

Зачем отрицать? Однако я ответил:

— Продолжайте.

— Продолжение следует строго логически. Так как мсье де Шамбон знал, что ему никто не угрожает, зачем ему понадобился весь этот спектакль сегодня вечером?

— Какой спектакль?

Дрё удобнее устроился в кресле напротив меня.

— Вы неподражаемы, — пробормотал он. — Вы забыли о спектакле? Мсье Шамбон позвонил мне в то время, когда ломали дверь в парк. Значит, в комнате их было двое. Он и кто-то еще. Он, которому нечего было бояться. И другой, который был его сообщником. Все было устроено заранее.

Он с ликованием стукнул руками по подлокотникам кресла.

— Представьте себе, что я бы ни о чем не догадался, если бы эти куски бумаги были лучше склеены.

Слишком часто я смотрел смерти в лицо. Я не признаюсь сразу, словно набедокуривший школьник.

— Так вы думаете, что у бедняги был сообщник?

Его глаза сверкнули. Возможно, он давно знал правду.

Он наклонился ко мне, дружески похлопал меня по безжизненному колену.

— Сообщник у него имелся с самого начала. Между нами, он ведь не был слишком умен. Разве он смог бы организовать такое дело? Да ни за что на свете. В то время как другой… Ложное самоубийство, хороший ход!

Поскольку мы играем в кошки-мышки, надо делать это с блеском.

— Вы уверены, что самоубийство Фромана все же убийство?

— Не сомневайтесь в этом. Смотрите, мужчина из службы доверия слышал незнакомый голос, который шептал: «Я убью себя. Я живу в Колиньере». Но ведь кто угодно мог позвонить. Шамбон… Вы… Меня, кстати, осенила одна мысль…

— Признайтесь, вам бы хотелось, чтобы это был я.

— Ах! Ах! — воскликнул он весело, но глаза его оставались строгими и внимательными. — Если Шамбона можно было подозревать, то вас… Никому бы в голову не пришло у вас, в вашем положении, спрашивать алиби… Вы приходите, уходите… Вы стреляете в упор, например, в Фромана. Остальное — детские игрушки для того, кто снимался в кино. Прекрасная режиссура с помощью мсье де Шамбона.

Я перебил его, пытаясь рассмеяться.

— И потом я организую убийство этого несчастного дурачка Марселя. Но зачем, Господи, что мне это дает?

— Безопасность.

Полная тишина. Больше ни одной лазейки.

— Безопасность, — повторил Дрё. — Безопасность, материальную и моральную. Смерть председателя Фромана освободила вас от нужды, вас и вашу сестру. А смерть мсье де Шамбона — от шантажа. Не знаю, какие чувства он испытывал к вашей сестре. Все это мы уточним позже. Мне достаточно того, что я понял, что у него есть способ заставить ее выйти за него замуж, а для вас это невыносимо… мсье Монтано. Я вам не враг. Посмотрите мне в глаза… как мужчина мужчине. Ваша сестра все для вас, особенно после аварии. Или я ошибаюсь? То, что вы свели счеты с мсье Фроманом, это я могу понять. Он у вас отнял все. Я прекрасно чувствую, чего вам стоила его женитьба.

— Нет, — ответил я, — никто не может этого понять.

— А потом появился другой идиот. И он имел над вами власть, потому что помогал осуществить лжесамоубийство.

Ну вот и все. Все сказано. Все кончено. Мне стало легче.

— Ну? — спросил Дрё.

— Да, я убил их обоих. Но я клянусь вам, что Иза тут ни при чем, она ничего не знает.

— Она, правда, ни о чем не подозревала? Трудно поверить.

— Послушайте, комиссар. Мы с ней занимались такой профессией, в которой обоюдное доверие — это вопрос жизни и смерти. Понимаете? Для нее все, что я делаю, — --">