Джон Диксон Карр , Адриан Конан Дойл - Восковые игроки

Холмс. Почему же?

— Я не увлекаюсь скачками. Однако мне помнится, что в прошлом году сэр Джервас выиграл целое состояние на скачках. Недоброжелатели шептали, что здесь не обошлось без подкупа и выведывания секретов. Будьте добры, Уотсон, уберите этот микроскоп.

Я повиновался. На маленьком столике остался лишь брошенный Холмсом листок гербовой бумаги. Из кармана халата он вынул золотую табакерку с большим аметистом в середине крышки, подаренную ему королем Богемии.

— Сейчас, — добавил он, — за каждым шагом сэра Дарлингтона тщательно следят. И как только он попытается связаться с каким-нибудь подозрительным типом, ему в лучшем случае предложат не появляться на скачках, а может быть, и отправят в тюрьму. Я не могу припомнить имя лошади, на которую он ставил…

— Леди Бенгала из конюшни лорда Хоува, от Индийского раджи и Графини. Она опередила на шестьсот метров всех остальных! — воскликнул я. — Хотя, конечно, я знаю о скачках лишь немногим больше, чем вы.

— Неужели, Уотсон?

— Холмс, в чем вы меня подозреваете? Я женатый человек, и мой счет в банке чрезвычайно тощ. К тому же какие могут быть скачки в такую скверную погоду?

— Тем не менее до скачек Грэнд-Нэшнл не так уж далеко.

— Вы правы, лорд Хоув уже заявил две свои лошади для участия в скачках. Многие считают фаворитом Дитя Грома, а на Скеернесс особых надежд не возлагают. Но мне трудно поверить в скандал, который связывают с этим спортом королей, — добавил я. — Лорд Хоув — порядочный человек.

— Вот именно. Поэтому-то среди его друзей нет сэра Джерваса Дарлингтона.

— Но почему вы уверены, что сэр Джервас не скажет вам ничего интересного?

— Если бы вы знали этого джентльмена, Уотсон, вы бы сами поняли, что он никакого интереса не представляет, если не считать того, что он действительно грозный боксер тяжелого веса… — Холмс присвистнул. — Постойте-ка! Ведь сэр Джервас сегодня утром был свидетелем моего глупого поединка.

— И что ему нужно от вас?

— Не имею ни малейшего представления, Уотсон, — сказал он, — я очень рад, что вы пришли. Но прошу вас, помолчите хотя бы ближайшие шесть часов. Иначе я скажу что-нибудь такое, о чем пожалею впоследствии.

Итак, храня молчание даже за ужином, мы сидели допоздна в уютной комнате, Холмс угрюмо составлял картотеку своих записей о преступлениях, а я углубился в страницы Британского медицинского журнала.

Тишину нарушало лишь тиканье часов, потрескивание огня да пронзительный мартовский ветер, который бросал в окна пригоршни капель дождя и завывал в трубе.

— Нет и нет, — ворчливо произнес наконец мой друг. — Оптимизм — это глупость. Конечно, никакое происшествие само не придет в мой… Тихо! Уж не звонок ли это?

— Да, да! Я отчетливо слышал, что звонят, несмотря на непогоду. Кто бы это мог быть?

— Если это человек, которому нужна моя помощь, — сказал Холмс покосившись на часы, — то, должно быть, дело весьма серьезно. В два часа ночи в такую бурю зря не выходят.

Миссис Хадсон потребовалась целая вечность, чтобы встать с постели и открыть входную дверь. Наконец она ввела в комнату сразу двух посетителей. Они оживленно говорили по дороге, перебивая друг друга.

— Дедушка, не надо, — говорила молодая женщина. — В последний раз прошу, ну, пожалуйста. Ты ведь не хочешь, чтобы мистер Холмс посчитал тебя, — тут она понизила голос до шепота, — за дурачка.

— Никакой я не дурачок! — воскликнул ее спутник. — Перестань, Нелли, я видел то, что видел. Надо было прийти и рассказать обо всем этому джентльмену еще вчера утром, но ты и слышать об этом не хотела.

— Но, дедушка, ведь этот зал ужасов — очень страшное место. И тебе просто показалось.

— Мне семьдесят шесть лет. И у меня воображения не больше, — сказал старик с гордостью, — чем у любой из восковых фигур. Это мне-то показалось? Мне, который служил ночным сторожем еще тогда, когда музей был на Бейкер-стрит?

Вошедшие умолкли. Коренастый старик с редкими седыми волосами был одет в мокрое от дождя коричневое пальто и клетчатые брюки. На лице его застыло упрямое выражение. Грациозная светловолосая сероглазая внучка была совсем не похожа на деда. На ней были черная соломенная шляпка и строгий синий костюм с узкой полоской белых кружев на рукавах и воротнике. Она очень мило извинилась перед нами за столь поздний визит.

— Меня… меня зовут Элеонора Бакстер, — добавила она. — Вы, наверное, уже догадались, --">